Конец лета

Вероника опустила глаза. Извиняющимся голосом пробормотала, что, ей, наверное, послышалось. Когда она открыла дверь, окно от сквозняка могло стукнуть – и запустить ее фантазию. Еще Вероника твердила себе, что звук шагов, тень перед ванной – все это ей лишь померещилось из-за стресса и недосыпания. И все же она не могла полностью избавиться от неприятного чувства. Что-то в квартире изменилось. Перемена ощущалась, как слабая боль где-то в затылке.

Она хотела уговорить Маттиаса остаться на ужин. Хотела рассказать про фоторобот Билли, похожий на блондина, который назвался Исаком. Рассказать в тишине и покое, так, чтобы это не прозвучало, как дикий вымысел. К тому же ей не хотелось оставаться в квартире одной.

Но у Маттиаса дела. Он, правда, не уточнил, какие именно. Только дал понять, что на вопросы отвечать не будет. Поэтому Вероника пошла провожать его.

Мотоцикл оказался большим, черным и, кажется, новым. Двухместное седло напоминало небольшое кресло, а когда брат открыл багажник, Вероника углядела еще один шлем. Маттиас заметил ее взгляд и опустил крышку.

– Звони, если что, у тебя есть мой мобильный.

Вероника кивнула, неловко обняла его.

– Ты свободна в выходные?

– Совершенно свободна. – Она подумала, что брат предложит пообедать или поужинать вместе. И сообразила, что попала в ловушку, лишь когда она захлопнулась.

– Не хочешь съездить домой на пару дней? Ты давно там не была. Папа обрадуется. В воскресенье мамин день рождения. Ты знаешь, что это для него значит.

– Я подумаю, – промямлила Вероника. Обычные отговорки явно не сработают. В лицо врать труднее, чем по телефону.

– Хорошо, – сказал Маттиас, словно они уже обо всем договорились. – Увидимся там завтра после обеда, тогда и поболтаем. А сейчас мне пора.

Он завел мотор, прежде чем Вероника успела запротестовать. Опустил забрало и помахал ей, медленно выезжая на дорогу.

Вероника еще долго стояла на улице. Минут десять она собиралась с духом, чтобы подняться в квартиру. Неприятное чувство так и висело тут невидимым туманом. Дома Вероника открыла окно, пытаясь изгнать этот туман, а потом еще мыла полы, пока комнаты не пропахли жидким мылом. От усилий она вспотела и отправилась в спальню, снять рубашку. Оставшись в одном лифчике, Вероника встала перед окном. Прислонилась к оконной раме и стояла так, пока напряжение не отпустило. Шрам на правой руке злобно покраснел, но не чесался.

Через некоторое время – может, через час – она позвонит Маттиасу и объяснит, что, к сожалению, у нее возникли затруднения и она и в этот раз не сможет приехать домой на мамин день рождения. Он не слишком удивится – пожалуй, даже разочарован не будет.

Вероника зашла в гардеробную за чистой рубашкой. Под одной из полок стояла табуретка из «Икеи» – выдвинутая, хотя Вероника отлично помнила, что поставила ее в угол.

С полки высовывался край коробки с печальной коллекцией. Вероника осторожно, дрожащими руками достала ее. Крышка на коробке лежала косо.

Глава 24 Лето 1983 года

Этот узкий проселок не найти, если не знаешь точно, где искать, думал Монсон. Две едва заметные колеи вдоль низкой каменной стены, зажатой между пашнями. В районе много одинаковых полузаросших тракторных дорог, и ни одна из них не обозначена ни на какой карте.

Одно колесо съехало в яму, отчего «сааб» царапнуло о травянистую центральную полосу. Буре выругался.

– Черт, машина служебная, почти новая. Ты уверен, что Роотова баба не наврала?

Монсон щитком приставил руку к глазам и оглядел поле до самого темного леса.

– Вон там! – Он указал на контуры низенькой крыши, еле различимой под кронами деревьев.

Они оставили машину посреди дороги и пошли дальше пешком. В грязи возле лужи виднелся грубый отпечаток шины. Вероятно, след оставил «амазон» Роота, и пока Буре фотографировал отпечаток, Монсон решил осмотреться. Небольшая насосная располагалась на границе между полем и лесом, как и сказала Нилла.

Стены из желто-коричневого кирпича с годами покрылись зеленым налетом. Крыша просела под моховым покрывалом, а оставшуюся на своих местах черепицу лизали листья. Казалось, что дом присел, пригнулся. Словно сжался, желая спрятаться в тени.

При виде этой хибары без окон и темного леса позади нее Монсону отчего-то стало неприятно, и он далеко не сразу сообразил, почему. Тишина. Не стрекотали сверчки, не пели птицы – ни в поле, ни в лесу. Только еле слышный шум, когда слабый ветер шевелил кроны деревьев.

Подходя к двери в коротком торце, они услышали какой-то звук. Хриплое тявканье, почти вскрик, где-то в лесном сумраке. Оба инспектора замерли.

– Это еще что? – спросил Борг.

– Лиса, – сказал Монсон. – Взрослому мужчине бояться нечего.

Борг злобно глянул на него, а его коллега усмехнулся. Монсон ощутил, как пот снова заструился по спине. Жара стояла удушающая, все это лето ощущалось, как долгое сидение в парилке.