Конец лета

— Ну да. Ну, не совсем перезваниваюсь. Мы почти каждый день шлем друг другу сообщения по электронной почте, и он сказал мне, что я должна взять инициативу в свои руки и пригласить парня сама. Я, так и сделала и так перенервничала, что забыла, что еще сто лет назад пообещала маме, что посижу завтра вечером с детьми, и никто из моих подружек не может, и если я скажу маме, что хочу пойти на свидание, тогда сидеть придется им с папой, и я буду чувствовать себя последней…

— Элли, ты так тараторишь, что я почти ничего не понимаю, но я очень за тебя рада. Когда мне подъехать?

Когда Феба узнала об их плане, она пришла в ужас и позвонила Эми.

— Я не могу этого позволить, — заявила она.

— Папы и Гвен не будет. — Их пригласили на ужин к одной из новых подруг Гвен. — Йен ведет своих детей в кино, а я собираюсь взять напрокат видео. Ведь в Айова-Сити есть видео?

— Джайлс может поехать в гости один. — Феба не давала сбить себя с толку. — Все поймут.

— Но дело-то не в этом, — возразила Эми. — Послушай, Феба, тогда на озере ты сказала, что я никогда ничего не делаю для семьи, и…

— Мне не следовало этого говорить, — перебила Феба. Она снова испытывала унижение. Она терпеть не могла, когда ей об этом напоминали.

— Может, тебе не следовало говорить это тогда. Но когда-нибудь это надо было сказать, потому что ты права. В первый раз за всю свою жизнь у меня появилась возможность что-то для тебя сделать, и ты будешь занудой, если не позволишь. Более того, если ты отменишь свои планы, Элли придет в отчаяние, а это свидание, кстати говоря, очень много для нее значит.

— Ты права, — согласилась Феба.

— Значит, я приезжаю к семи.

Когда Эми приехала, Феба с Джайлсом уже отбыли. Элли начала объяснять, сколько времени детям позволено сидеть у телевизора и когда их надо укладывать спать, когда раздался звонок в дверь. Элли побледнела. Эми пошла открывать, и теперь настал черед Чарлза побелеть. Он явно не ожидал увидеть перед собой знаменитую тетку Элли. Он опустил глаза, отдернул руку, как будто обжегся, и поздоровался с Элли так, словно она была сенбернаром, спасающим его из-под снежной лавины. Но для капитана шахматной команды он выглядел на удивление симпатичным.

Эми никогда в жизни не сидела с детьми, но оказалось, что она прекрасно сумела нажарить пакет поп-корна с помощью микроволновой печки и почитать сказки. К счастью, дети не дрались и пошли спать почти добровольно. Затем Эми сидела и смотрела по видео отчеты благотворительных организаций, пока не вернулись Феба и Джайлс.

— Элли ушла благополучно? — спросил Джайлс. — Они оба, наверное, ужасно нервничали.

— Он так испугался меня, — ответила Эми, — что Элли показалась ему островком суши посреди разлившейся реки.

Джайлс обнял ее и поцеловал в щеку.

— И ты на что-то годишься, дорогая свояченица.

Феба проводила ее до машины.

— Знаю, что похожа на испорченную пластинку, но я до сих пор не могу понять, как это я тебе наговорила такое у озера. Я была просто сама не своя.

— О, Феба… не терзай себя так.

— Ты знаешь миф о Деметре и Персефоне?

— Нет.

— Это греческий миф. Демстра — богиня земледелия. Персефона — ее дочь. Аид, бог подземного царства, похищает Персефону, и Деметра настолько убита горем, что забывает о своих обязанностях. На земле царит постоянная зима. Она как жена Лота — женщина, которая оглянулась и превратилась в соляной столп. Они обе — символ слишком сильной скорби.

— Значит, ты считаешь, что слишком сильно горевала?

Феба кивнула:

— После маминой смерти я иногда чувствовала себя таким соляным столпом, меня переполняло неизбывное горе. Но Деметра и жена Лота скорбели по потерянным детям, я же — по своей матери. Конечно, мама умерла слишком рано, это безусловно, но большинство людей теряют своих матерей. Разумеется, надо оплакивать свою мать, но я ужаснулась при мысли, что Элли или Клер будут так же парализованы моей смертью… Ведь прошло уже почти два года.

Феба училась — училась прощать свои ошибки.

На ней был эффектный кулон — кусок малахита на цепи из тяжелого серебра. Эми дотронулась до него.

— Это мамино, да?

Феба кивнула.

— А ляпис-лазурь? Ты часто ее надеваешь?

— Наверное, чаще чем все остальное.

Эми не удивилась. Ожерелье и браслет из ляпис-лазури были самыми простыми из маминых украшений.

— А гранаты? В детстве я их очень любила.

Феба улыбнулась:

— Клер тоже их любит.

В свои пять лет Клер признавала только розовый цвет.

— Они просто кошмарны. — Гранаты были единственными викторианскими драгоценностями Элеоноры: необычайно вычурные, перегруженные деталями, в некрасивой оправе из потускневшего золота.

— Никак не могу подобрать, с чем их надеть, — заметила Феба. Потом отвела глаза и заговорила, не глядя на Эми: — А почему, ты не захотела ничего взять из маминых драгоценностей?

— Я не то что не хотела… — Произнеся это, Эми заторопилась объяснить, почему тогда ничего не взяла из украшений. — Нет-нет, это не так. Я имею в виду опалы и топазы… Но мне показалось, что все это должно остаться у тебя, что для тебя это значит больше, чем для меня.