Конец Мадамин-бека (Записки о гражданской войне)

Нам удалось, сохраняя силы, отойти к кишлаку, а следом потянулись басмачи. Они развернулись веером, и едва эскадрон проскочил в селение, как банда охватила кольцом его окраины. Первые минуты кольцо не двигалось, но лишь только враги почувствовали слабость нашего огня— мы берегли каждый патрон, — как осмелели и стали наседать, подбираясь к центру. Заняв круговую оборону, эскадрон отбивался и от басмачей и от Памирского отряда, подошедшего к Джида-Капе.

— Сами не отобьемся, — сказал мне Абдукаххар. — Воронья налетела туча. Надо посылать в Наманган за помощью.

Да, теперь всем стало ясно, что эскадрой в таком окружении долго не продержится. Кому-то из красногвардейцев придется с риском для жизни прорвать кольцо и скакать в Наманган. Я предложил ребятам самим решить, кто выполнит это трудное, почти непосильное задание. Вызвались три охотника и в их числе командир взвода Иван Лебедев.

— Сможешь? — спросил я не без тревоги, когда он первый вскочил в седло.

— Надо, товарищ командир, — ответил он сухо.

По узким улочкам трое ребят помчались навстречу выстрелам. Последнее, что я увидал, провожая взглядом товарищей, это клинок Лебедева, выхваченный из ножен и блеснувший в воздухе для удара. Красногвардейцы решили прорубить себе дорогу в Наманган.

Чайхана, подожженная еще на рассвете, продолжала пылать, хотя и не так ярко. Пожар вспыхнул и в других местах. От огня винтовок загорались сараи с сеном и соломой и чадили, разнося по кишлаку низкий удушливый Дым. Пасмурный день, то и дело перемежавшийся мелким сырым дождем, стал от дыма еще темнее. Селение будто покрылось черным пологом.

Здесь, недалеко от чайханы, мы устроили санитарный пункт. Бойцы прибегали, чтобы наскоро перевязать раны и вернуться на свой участок. Враг не давал нам передышки. То там, то тут он делал попытки прорваться к центру, разорвать нашу оборону. Но пока что эскадрон держался.

Однако чем упорнее мы сопротивлялись, тем злее становились басмачи. Защищаться было очень трудно. На санитарный пункт принесли убитого бойца. Его подкосила пулеметная очередь. Через какие-нибудь полчаса — новая жертва, и тяжелая. Ранили помощника командира 2-го взвода. Его доставили к чайхане уже потерявшим сознание. Пуля угодила ему в живот. Ничего предпринять для спасения товарища мы не могли. Он скончался, так и не придя в себя.

Вторично мне пришлось оказаться в осаде. И снова осаду вел Мадамин-бек. Правда, на этот раз он был далеко, за Сырдарьей, но бой велся по плану, им лично разработанному. Басмачам удалось отрезать эскадрон от Намангана, взять в окружение, и теперь, методически стягивая петлю, они намеревались задушить его.

Шли часы. Мы держались. Держались до конца дня. Мне, как, возможно, и многим другим участникам боя, не раз приходила в голову мысль: почему Мадамин-бек, располагая силами, намного превышавшими наши, не сумел использовать свое преимущество, не завершает операцию последним штурмом? Ведь только один Памирский отряд насчитывает триста штыков. Командует им опытный человек. Басмаческая конница, согнанная к Джида-Капе, составляет по меньшей мере полтысячи сабель. И все это против отряда красногвардейцев с жалким запасом патронов.

Не один, и не два, и не три боя дали ответ на этот вопрос. Время, история ответили нам. Ответила сама судьба Мадамин-бека.

Орудийные выстрелы долетели до Джида-Капе. Это было уже в конце дня. На помощь эскадрону спешил гарнизон Намангана. С двумя трехдюймовыми орудиями крепостная рога наступала на окружавшую кишлак басмаческую цепь и прорвала брешь. Мы стали отходить к Намангану.

Враг, несколько ослабивший штурм во второй половине дня, вдруг снова ожесточился и стал наседать на нас с необъяснимым упорством. Это напоминало опьянение мнимой победой. Басмачи словно демонстрировали свое торжество и безрассудно бросались на отходящий эскадрон. Командиру крепостного гарнизона приходилось несколько раз снимать орудия с передков и прямой наводкой в упор глушить картечью противника. На какое-то время басмачи остывали, но, видя, как мы уходим, снова хмелели и очертя голову кидались в атаку.

Путь от Джида-Капе до Намангана представлял собой почти непрерывное сражение. Стычки с противником чередовались то с артиллерийским обстрелом, то с короткими паузами, во время которых эскадрон спешивался, отражая налет басмаческой конницы.

Только под самым городом враг остепенился и прекратил преследование. Поздно ночью красногвардейцы, измученные почти двадцатичетырехчасовым боем, вернулись в крепость.

Как это бывает в горячие минуты сражения, мы забыли о тех, кто спас нас от гибели. В душе, конечно, теплилась благодарность, хотя и не ясно осознанная, но по-мужски выраженная лишь взглядом усталых, иссушенных ветром и тревогами глаз. Взгляды останавливались на ребятах, прорвавшихся сквозь кольцо к городу. И, может быть, чаще всего они адресовались Ивану Лебедеву. Если бы не его смелость и находчивость, возможно, нам не удалось бы вернуться домой.