Конец Мадамин-бека (Записки о гражданской войне)

Ивану было всего восемнадцать лет. Это и немного и немало для того пламенного времени, когда люди мужали, не почувствовав юношеского пушка над губой. В глазах у него стояла почти детская голубизна, а светлая, как скошенная рожь, копна на голове беспорядочно металась, не зная еще ни прически, ни установленного для всякого взрослого человека порядка. Все в нем казалось простым и в то же время необычным. Иван был высок и широк в плечах. Силой он мог похвастаться, но никогда не делал этого. Зато в бою она выручала и самого Ивана, и его товарищей. Мальчишкой он приехал вместе с отцом и братом Александром из деревни, где семью прижало безземелье. Все трое нанялись каменщиками на строительство одного из кокандских хлопковых заводов. Летом 1918 года оба брата записались добровольцами в боевой рабочий отряд Сорминского, сформированный в Коканде для отправки на Асхабадский фронт. С этим отрядом они прибыли на станцию Душак. Здесь братья получили боевое крещение, окончившееся для одного из них трагически.

На станцию Душак вели наступление объединенные силы белогвардейцев и английских интервентов. Они двигались от ранее захваченной ими станции Каахка по железной дороге. Им преграждал путь эшелон Ташкентского рабочего отряда под командованием Колузаева. Введя в действие артиллерию, противник обошел колузаевский эшелон и развернулся для атаки на Душак. Здесь, в степи, белогвардейцев, шотландских стрелков и сипаев встретил Кокандский рабочий отряд и вступил в бой. Силы были далеко не равные. Как ни стойко держались большевики, но враг, опустошая ряды партизан, шаг за шагом продвигался к станции. Два часа длился бой. Почти все бойцы Кокандского отряда были ранены, более половины легло замертво в степи. Из четырехсот человек к концу сражения не более двадцати были еще способны отбиваться. Это они защищали последние подступы к станции, вели бой на перроне. В числе чудом уцелевших кокандцев оказался и Иван Лебедев. Отстреливаясь из-за перронного столба, он увидел, как два англичанина вскочили на паровоз ферганского эшелона и стали требовать, чтобы машинист двинул состав на эшелон Колузаевского отряда. Лебедев выстрелил дважды. Первая пуля сразила насмерть одного из англичан, второй упал раненный. Сам Лебедев не успел укрыться и попал под обстрел. Правая нога подкосилась, ужасная боль в паху заставила его опуститься на каменный перрон. Машинист спрыгнул с паровоза, поднял парня и отнес в сторонку.

Враги захватили станцию Душак. Все раненые были пристрелены. Лебедева приняли за мертвого и не тронули. К вечеру бои возобновились. Отряды Колузаева и Попова штурмом взяли станцию и выбили англичан. Санитары, обходя места сражений, наткнулись на лежащего без чувств, но еще живого Ивана Лебедева. Его немедленно отправили в Ташкент, в госпиталь. Молодой здоровый организм победил смерть. Иван вернулся в Коканд и вступил в кужеловский отряд.

Бойцы — товарищи Ивана — говорили, будто он снова стал партизаном, чтобы мстить за брата Александра, погибшего от английской пули в степи у станции Душак. Но я не верил этому. Не только месть вела его в трудный бой. И первый и второй раз он стал в строй по велению чистого и пламенного сердца. Он хотел счастья людям. Хотел, чтобы оно пришло скорее.

Не знаю, прорвался бы кто другой через басмаческие пули к Намангану. Трудно сказать. Но Ваня Лебедев прорвался. Прорвался и спас эскадрон.

СХВАТКА В ВОЛЧЬЕМ ЛОГОВЕ

Ко мне опять зашел Мулла Абдукаххар.

— Новости есть, — сказал он и опустился на придвинутый мной стул. — Ветер разносит тепло, люди — слово. Дошло кое-что и до нас с тобой, командир.

Соблюдая восточную традицию, я налил в пиалу зеленого чаю и протянул гостю. Он не спеша выпил, поблагодарил и отставил пиалу. Потом снял с головы большую белую чалму и церемонно, почти торжественно положил на стол. Этим не закончилась длительная пауза. Абдукаххар вынул из-за пазухи маленькую черную тыквочку, выполнявшую роль табакерки, насыпал на ладонь изрядную порцию зеленого насвая — местного табака — и ловким движением забросил его под язык. Минуту ждал пьянящего действия насвая, затем улыбнулся, и только после этого я услышал его голос. Табак под языком мешал ему, и слова выдавливались картавые, с каким-то особым шумом.

— В волчьей стае неспокойно, — начал Абдукаххар. — Скандал большой. Байтуманходжа сказал командиру памирцев Плотникову: «Ты ешь хлеб из рук бека, но ты, кяфир поганый, продался большевикам и продал и бека и Байтумана». Плотников рассердился, выстрелил в Байту-мана, но промахнулся. Люди говорят, что командир памирцев собирается уйти от басмачей, а Мадамин-бек будто бы хочет разоружить его отряд… В Балыкчах много басмачей собралось. Из-под Оша Халходжа пришел, из Ашта — Рахманкул…

— Можно ли верить новости? — мягко спросил я Абдукаххара.

Он пожал плечами:

— Людская молва — «узун-кулак».

Новость, принесенная «узун-кулаком» — длинным ухом, быстро подтвердилась. Только ушел Абдукаххар, как дежурный по крепости доложил, что задержали басмаческого перебежчика. Я приказал привести его.