Конец одиночества

В Бердильяке дождь прекратился, воздух был свеж, веяло приятной прохладой. Марти вышел из машины первым и потрусил к крыльцу. На миг передо мной мелькнул наш отец: в кожаной куртке, с трубкой в зубах, он тоже когда-то непременно первым направлялся к двери. Вернуться после стольких лет в этот городок было все равно что впервые увидеть старый черно-белый фильм в цвете. Дом в конце улицы, казалось, совершенно не изменился. Фасад увит плющом, на каменной веранде в саду стоят стол и лавка, красноватая черепичная крыша такая же грязная, краска на темно-зеленой двери такая же облупившаяся. Зато внутри все изменилось неузнаваемо. Стену между кухней и гостиной снесли. Получилось просторное, уютное помещение, в передней части – библиотека, диванный уголок и камин, в задней – плита, раковина и деревянный обеденный стол.

– Сейчас дом в идеальном состоянии. – Марти провел нас по всем помещениям. – Ванная полностью санирована. На первом этаже на полу заменена плитка, уродливые обои удалены. Я сохранил только комоды, столы и шкафы, оставшиеся от дедушки.

Он гордо шел впереди. Они с Тони одними из первых сумели оценить, какой потенциал заложен в Интернете. Их фирма открыла элитарную веб-страницу, на которой могли заявить о себе и общаться в Сети менеджеры, юристы, банкиры, политики и журналисты. Их стартап быстро вырос. В машине Марти рассказал нам, что «Майкрософт» хочет выкупить его за семизначную сумму. «Недурно, – подумал я, – глядишь, можно будет у него одолжить деньжат».

За ужином разговор как-то не складывался, и в конце концов мы замолчали. Я вспоминал громкие, веселые вечерние застолья нашего детства, когда брат и сестра ссорились или все вместе мы хохотали, вспоминая какое-нибудь недавнее приключение. А сейчас мы сидели за столом, как трое актеров, встретившихся после долгого отсутствия и позабывших за это время текст своей лучшей пьесы.

В какой-то момент я не выдержал этой тишины и вытащил из сумки папку с фотографиями:

– Я их предложил в одну галерею.

Это был мой новый проект, серия снимков на тему «Красота обыденности». На одной фотографии можно было видеть покрытую туманом долину – густая белая пелена, из которой проступали только макушки деревьев, на других был то ветхий, заброшенный домишко в лесу или мальчик, отставший от товарищей, чтобы завязать шнурки на ботинках, и теперь во всю прыть бросившийся их догонять. Я нажал на спуск, когда он почти их нагнал.

Сестра так и выхватила у меня фотографии.

– Мне очень нравится, – сказала она, но мне показалось, что она недостаточно внимательно их рассматривала, чтобы разглядеть отдельные детали и фон.

Зато Марти внимательно их изучил.

– Это действительно неплохо. Ты очень хорошо ухватил стиль Сальгадо[19] или Картье-Брессона[20].

– Но?.. – произнес я вопросительно.

– Но я пока не вижу, как ты с этим выйдешь на финишную прямую.

Сам не знаю, какой реакции я от него ожидал, однако было бы очень мило с его стороны сказать «я верю в тебя». Глядя на сестру, я понял, что она не придет мне на помощь. Она тоже жила неустроенно, то зарабатывала в качестве модели, то давала уроки игры на гитаре, одно время поработала несколько месяцев на рекламное агентство.

– Тебе-то это до лампочки, – сказал я тихо.

Марти вздохнул:

– Не хочу вмешиваться в твою жизнь, но мне кажется, ты зря бросил учебу в университете.

– Я ее ненавидел, – сказал я. – Если я о чем-то и жалею, так только о том, что вообще туда пошел.

– Но тогда у тебя было бы что-то надежное. Я знаю, вначале всегда бывает трудно. В этих делах нужно терпение и упорство. А там, глядишь, тебе бы и понравилось.

– Тебе-то, скажи на милость, откуда знать, что мне нравится? Ты вообще ничего обо мне не знаешь, так что перестань говорить со мной в отеческом тоне.

Обиженно я забрал свои фотографии. В последние годы я уже не раз вел с Марти этот разговор и каждый раз чувствовал себя при этом каким-то капризным подростком. Не в последнюю очередь потому, что мой брат не давал мне выйти из этой роли.

В этот вечер мне было никак не заснуть. Некоторое время я глядел на полную луну, светившуюся на небе, словно недремлющий иллюминатор ночи, затем встал и постучал в дверь сестры. Лиз встретила меня в пижаме. На ее кровати лежала старая детская книжка, которую она, очевидно, здесь нашла, и пачка виноградной жевательной резинки.

– Ты все еще злишься? – спросила она, не переставая жевать. – Не бери в голову. Что делать, Марти становится все больше похожим на папу. Такой же критикан, только не лузер. Таким был бы папа, если бы добился успеха.

Я кивнул, но меня больно задело, что она назвала нашего папу неудачником.

– А как насчет выставки в галерее – получилось?

Я только мотнул головой.

– Жюль, можно задать тебе один вопрос? – Лиз бросила на меня материнский взгляд. – Сколько времени ты уже пытаешься добиться чего-то в фотографии? Три года? Это ради него? Потому что ты чувствуешь себя перед ним виноватым?

Я хорошо помню, что этот вопрос пробудил во мне глубокое беспокойство, и, возможно, мой тон при ответе был громче, чем следовало.