Конец Ольской тропы

— Здравствуй, Эгет. — Слипко притянул эвенка к себе. — Какой стал взрослый! — вскричал он, тормоша его. — А что поделывает старина Панк?

— Панк вчера на колхозный съезд уехал, — ответил звенк. — Эдуарда Петрович Берзин автомобиль прислал Панку.

Слипко повернулся к Бочеку.

— Не забыли, Александр Павлович, мой рассказ о маленьком Эгете с золотыми камешками и старом Панке, который спас меня от бочкаревцев? Полюбуйтесь: Эгет, сын старого Панка, студент Магаданского педагогического техникума, будущий проводник социалистической культуры в колымской тайге. А старина Панк давно перестал кочевать, вступил в оленеводческий колхоз и больше не верит, что земля подобна человеческому лицу и обрабатывать ее все равно, что ковырять лицо человека. Недавно мы виделись с Панком в Талой, где он председательствует в колхозе. Старик вновь рассказал мне легенду о стране Кулу. Но конец легенды новый, не тот, что я слышал от Панка в двадцать первом году. По словам Панка, Кулу не ушел на высокую ахору, то-есть на небо, а отправился далеко на запад посмотреть, правильно ли там живут люди, увидел много худого и остался с ними, чтобы научить их правильно жить. И зовут его теперь по-иному — Сталин, но Панк знает, что это Кулу, ибо никто так не заботился об эвенках и юкагирах, чукчах и ламутах, коряках и чуванцах, камчадалах и якутах, как мудрый Кулу. И дошло до него капсе, что погибает страна Кулу. Послал он сюда своих помощников-большевиков и назначил над ними начальника Берзина. Построили большевики города, проложили дорогу, стали крепко помогать всем народам. И начала процветать страна Кулу.

Капитан ласково смотрел на Эгета и думал, что пройдет еще несколько лет, и, — кто знает, — может, встретятся на бывшей Ольской тропе два советских гражданина — сын старого Панка и сын капитана Бочека, — вспомнят о буднях своих отцов, о суровых и неповторимых годах освоения, которые уже теперь принадлежат истории. Ибо стремительна, как таежные реки, в своем победоносном движении, облагораживающая дела и поступки человеческие, великая эпоха социалистического строительства.

Они переночевали в гостинице города Атки и на следующий день прибыли в Магадан.

Этот город мог удовлетворить даже требовательного человека. Капитан жил в комфортабельной гостинице, питался в уютном ресторане, где столики были накрыты белоснежными скатертями, а на эстраде играл джазовый оркестр, смотрел в городском театре «Отелло». Магадан шесть месяцев в году был отрезан льдами Охотского моря от всего Союза, вплотную примыкал к тайге, но в нем Бочек нашел все, к чему привык житель советского города: телефон и радио, водопровод и канализацию, ванны в квартирах и трехэтажные жилые дома, парк культуры и два звуковых кинотеатра.

Осмотр музея обобщил впечатления капитана. Он снова услышал страстные слова Молодых, которыми тот напутствовал его отъезд в первую ленско-колымскую экспедицию. Слова инженера сбылись. На месте вьючной Ольской тропы возникли города и автомобильная дорога. Города стояли на золоте. Дорога была тем ключом, которым большевики открыли кладовую Колымских недр.

В открытое окно кабинета директора Дальстроя доносился приглушенный гул города: свистки паровозов, резкие сирены автомобилей, веселые перестуки топоров плотников.

— Магадан похож на Мурманск, — подытожил капитан свой разговор с директором. — Есть нечто общее между этими двумя заполярными форпостами Советского Союза, расположенными на разных концах нашей страны на расстоянии четырнадцати тысяч километров друг от друга. Их роднит индустриальный вид и овал угрюмых гор. Магадан — вылитый Мурманск начала первой пятилетки: растущий, как гриб, припортовый городок, те же двенадцать тысяч жителей. Правда, в Мурманске нынче в десять раз больше населения.

— Но за Магаданом молодость, — возразил Берзин. — Столица горной Колымы вчетверо моложе рыбного Клондайка. Я не был в Игарке, но думаю, что город, заложенный Лавровым на Енисее, обязательно такой же, как Магадан. Однако не пытайтесь сравнивать его с давнишними жилыми местами здешних широт. Возьмите Охотск. Он существует двести лет, а в нем всего третья часть населения Магадана. Там церковь, здесь звуковое кино.

— Не сочтите сентиментальными мои слова, — сказал на прощанье Бочек, — но я всегда буду гордиться тем, что работал бок-о-бок с людьми, которые вдохнули жизнь в мертвые просторы Колымы, расшифровали геологические загадки и победили суровую природу.

— Причислите к ним и моряков, — заключил Берзин, пожимая руку Бочека. — Ледовые походы морских и речных экспедиций к устью Колымы, зимовки и дрейфы в Чукотском море, штормовые авралы в бухте Амбарчик говорят за себя. Большевики вдохнули жизнь в Колымский край и вырастили замечательных советских людей, — геологов, капитанов, дорожников, штурманов, связистов, врачей, матросов, приискателей, с которыми нестрашно никакое таежное бездорожье и отдаленность от центра страны. В этом, капитан, главное.

Бухта Нагаево — Магадан — Колымский Бар — бухта Тикси.