Конец осиного гнезда

Я взглянул на светящийся циферблат часов — всего только двенадцать минут прошло с тех пор, как началась операция. Хорошо!

В одном из домов вспыхнул бурлящий, ослепляющий белый огонь. Я вынул из кармана бутылку с зажигательной смесью, подбежал к среднему окну и бросил ее в темный проем. Слышно было, как звякнула, разбившись, бутылка, и мгновенно внутри дома разлился ослепительный свет.

Подбежал Фома Филимоныч и начал что-то говорить. Слова старика покрыл шум заработавшего мотора. Из-под навеса выкатилась во двор большая грузовая машина.

— Ворота! Ворота! — требовательно кричал Березкин, высовываясь из кабины.

Я бросился к воротам, за мной — остальные. Но ворота оказались запертыми, на них висел огромный замок. Входя через калитку, мы не обратили на это внимания.

Машина остановилась.

— В чем дело? — спросил Березкин.

— Замок! — ответили ему.

— Скажи, какая гадость! — нервничал Филимоныч, дергая замок обеими руками.

Подбежал партизан с тяжелой автомобильной рессорой в руках, развернулся, ударил по замку, и тот отлетел в сторону.

— Где радиостанция? — спросил я, вспомнив, что осталась еще одна бутылка с зажигательной жидкостью.

— Пойдем! — Филимоныч дернул меня за руку, и мы побежали за угол дома. — Сюда, — сказал старик, указывая на окно, задернутое синей маскировочной бумагой.

Я сорвал бумагу и бросил бутылку в комнату.

— Теперь в машину!

Огонь уже охватил оба дома. Во дворе было светло, как днем. Все полезли в кузов, уже наполненный вещами.

— Трогай! — сказал я Березкину.

Он включил скорость, и мы выехали со двора.

В кабине с Березкиным сидел Фома Филимоныч, хорошо знавший дорогу, все остальные — в кузове.

— Давай, Миша, быстрее! — торопила Березкина Таня. — А то жарко становится.

— Еще рваться что-нибудь начнет, — сказал кто-то.

Оглушенные, взволнованные радостью, мы мчались по лесу. У въезда на большак подобрали партизан, которые охраняли подходы к осиному гнезду.

— Смотрите, что делается! — восторгались партизаны, показывая в сторону станции.

Там поднималось к небу большое дрожащее зарево.

— Готово! Все сели! — крикнул Логачев. — Полный вперед!

— Ура! Валяй! Жми доотказа! — с детским азартом кричали ребята.

Березкин гнал машину по дороге на большой скорости. Ухватившись друг за друга, мы болтались по всему кузову, едва удерживаясь, чтобы не вылететь.

Проехав с полкилометра, машина стала. Вылезли партизаны, забрали свои трофеи. Им надо было итти в сторону, где они оставили лошадей. Мы снова тронулись.

— Все равно без нас не улетите, — кричали нам партизаны, — догоним! Провожать приедем!..

По большаку проехали километров семь быстро, а когда свернули на зимник, машина тихо поползла по мягкому грунту, словно ощупью пробираясь в темноте, и наконец остановилась у широкой протоки, на высоком, крутом берегу. Дальше на машине ехать было нельзя.

— Здесь глубоко? — спросил Березкин, вылезая из кабины.

— Довольно будет, — ответил Фома Филимоныч.

— Значит, можно толкать?

— Можно.

Все спрыгнули на землю, вынули мешок с бумагами и налегли на кузов.

— Раз, два — взяли! — скомандовал Кольчугин.

Машина подалась вперед, к обрыву, на секунду повисла передними колесами в воздухе и упала в протоку.

Как из фонтана, полетели брызги, и машина скрылась под водой.

— Ну, времени терять нечего, тронулись, — предложил Филимоныч.

Обогнув протоку, мы углубились в освещенный поздней луной глухой лес.

Глава седьмая

Партизаны подоспели не больше как за пять минут до прихода самолета. Привязав коней, они вместе с моими ребятами рассыпались по поляне.

— Летит! Летит! — раздались крики.

Вспыхнули костры. Около них засуетились люди.

Самолет, точно огромная, сказочная птица, мягко опустился на поляну и, легко пробежав по травяному ковру, стал, урча приглушенными моторами.

Костры мгновенно забросали землей и погасили. По поляне потек едкий белый дымок.

Из открывшейся дверцы, не ожидая лесенки, на землю выпрыгнул человек в комбинезоне.

Я узнал майора Петрунина.

— Кондратий Филиппович! Здорово, старина!

Мы обнялись и крепко расцеловались.

Из его объятий я попал в объятия лейтенанта Кости, который выпрыгнул из самолета вслед за майором.

Появились экипаж самолета и два бойца, вооруженные ручными пулеметами. Их окружили наши ребята. Знакомились, трясли друг другу руки, обнимались.

— Все островитяне налицо? — весело спросил Петрунин. — Что-то вас много!

— Все! А это товарищи партизаны.

— А немцы далеко?

— Опоздал, сынок, опоздал, — включился в разговор Фома Филимоныч, стараясь разглядеть лицо лейтенанта. — Часика бы на три ранее, были бы тебе и немцы.

— Скажи, какая жалость! — притворно сокрушаясь, говорил лейтенант.

— Унывать нечего, — сказал Логачев, — у нас припасены для вас живые.

— Живые или живой?

— Живые, живые!

— Не один?

— Два.

— Значит, можно поздравить вас с перевыполнением плана? — бросил майор Петрунин.

— Выходит, так.

— А где они?

— Совсем рядом. Упакованы и готовы к отправке.

— Операция прошла благополучно?

— Благополучно. Лучшего и не требовалось.

— Сколько у вас человек? — перебивая наш разговор, сердитым басом спросил пилот, которого я почему-то принял за моториста.

— Восемь.