Конец означает начало

Отвергая идею о сближении экономических систем СССР и передовых капиталистических стран, Троцкий, как и в ходе прошлых дискуссий о социальном характере СССР, в дискуссии конца 30-х годов отказывался дать законченное социологическое определение социального характера советского общества в том виде, в каком оно сложилось в этот период. Он указывал, что «старая социологическая терминология не подготовила и не могла подготовить названия для нового социального явления, находящегося в процессе развития (перерождения) и не принявшего устойчивых форм» [578].

Это же относится и к характеристике советской бюрократии, которая представляет социальную общность, во многом отличающуюся от «традиционной» бюрократии в капиталистическом, в том числе фашистском обществе. «Наши критики,— писал Троцкий,— не раз ссылались на то, что нынешняя советская бюрократия… ещё в большей мере, чем фашистская бюрократия, представляет собою новое, крайне могущественное социальное образование. Это совершенно верно, и мы никогда не закрывали на это глаз» [579]. То беспрецедентное могущество, которое приобрела бюрократия в СССР, проистекало из её специфического происхождения и специфической социальной функции: «Кремлёвская олигархия… имеет возможность руководить хозяйством, как единым целым, только благодаря тому, что рабочий класс России совершил величайший в истории переворот имущественных отношений» [580]. Именно поэтому так сложно и вместе с тем столь необходимо отделять реакционные черты, порождаемые бюрократией и пронизывающие всю ткань экономической и социальной жизни СССР, от «тех элементов рабочего государства, которые могут на данной стадии быть спасены, сохранены и развиты» [581].

«Научно и политически — а не чисто терминологически,— подчёркивал Троцкий,— вопрос стоит так: представляет ли бюрократия временный нарост на социальном организме или же этот нарост превратился уже в исторически-необходимый орган! Социальное уродство может быть результатом „случайного“ (т. е. временного и исключительного) сочетания исторических обстоятельств. Социальный орган (а таким является каждый класс, в том числе и эксплуататорский) может сложиться лишь в результате глубоких внутренних потребностей самого производства» [582].

Бруно Рицци, как и некоторые другие «левые», которые не ограничивались спором о словах, утверждал, что, поскольку пролетариат оказался не в силах совершить международную социалистическую революцию, то неотложная задача огосударствления производительных сил будет выполнена новой бюрократией, которая заменит в мировом масштабе сгнившую буржуазию в качестве нового господствующего класса. В подтверждение этого он указывал на исторические факты, доказывающие, по его мнению, что «на пролетариат надеяться нельзя». Мировой пролетариат оказался «неспособен» предупредить первую мировую войну, хотя материальные предпосылки для социалистической революции были уже тогда налицо. Успехи фашизма после войны явились результатом «неспособности» пролетариата вывести капиталистическое общество из тупика. Бюрократизация Советского государства явилась результатом «неспособности» пролетариата самому регулировать общество демократическим путём. Испанская революция на глазах мирового пролетариата оказалась задушенной бюрократией — фашистской и сталинской. Наконец, последним звеном этой цепи стала новая империалистическая война, подготовка к которой шла открыто, при полном бессилии пролетариата.

Троцкий лучше, чем кто-либо иной, понимал, что все эти чудовищные поражения рабочего класса породили в миллионах людей разочарование и скептицизм относительно революционной роли мирового пролетариата. Поэтому он счёл возможным выдвинуть пессимистическую гипотезу как один из вариантов прогноза дальнейшего исторического развития. С политической и теоретической беспощадностью он ставил вопрос о судьбах марксистской концепции и программы в случае, если вторая мировая война не будет иметь революционного исхода. «Если бы, вопреки всем вероятиям,— писал он,— в течение нынешней войны или непосредственно после неё Октябрьская революция не нашла своего продолжения ни в одной из передовых стран; если бы, наоборот, пролетариат оказался везде и всюду отброшен назад,— тогда мы несомненно должны были бы поставить вопрос о пересмотре нашей концепции нынешней эпохи и её движущих сил» [583].