— Он замечательный человек... — проговорила мать. — Подсказал мне главную идею для статьи о «военных детях»... Благородный мужчина всегда думает дважды, прежде чем обречь девушку на тяготы в случае его смерти... А непорядочные мужчины считают, что это их последний шанс насладиться жизнью, и ведут себя беспечно...
«Ведь это — послание мне!— подумала Валентайн. — Но какое из утверждений...» Она рассеянно перекладывала подушки в противоположный угол дивана.
— Он передает тебе привет! Как же повезло его матери с таким сыном! — воскликнула миссис Уонноп и скрылась в своем крошечном кабинете.
Валентайн побежала по растрескавшимся плиткам, которыми была выложена дорожка в саду, на ходу надевая шляпку. Она взглянула на часы — часовая стрелка почти на трех, минутная — на девяти: 14:45. Если она хочет прийти в министерство к 4:15, то есть к 16:15, надо поторопиться. Пять миль до Уайтхолла. А там одному Богу известно, что дальше! Пять миль обратно! Две с половиной — если срезать путь до станции Хай-стрит, там нужно быть в половине восьмого! Итого двенадцать с половиной миль за пять часов, а то и меньше. А потом еще три часа танцев. И еще переодеться!.. Нужно выглядеть и вести себя прилично...
— Что ж! Я стараюсь... — с горечью проговорила она.
Ей представились длинные ряды из сотен девочек в голубых свитерах и мужских галстуках, в борьбе за спортивную фигуру которых она и сама обрела фигуру спортсменки. Она думала: интересно, а сколькие из них до конца года станут чьими-нибудь любовницами? На дворе стоял август. Но возможно, ни одна! Ибо она внимательно следит за своими девочками...
«О, будь я распущенной женщиной с обвисшей грудью и дряблым телом. Надушенной до ужаса!» Но ни у Сильвии Титженс, ни у Эдит Этель тело не было дряблым. Временами они душились! Однако они не смогли бы невозмутимо обдумывать прогулку в двенадцать миль ради экономии нескольких пенсов, а потом еще танцы всю ночь. А она могла! Возможно, в этом и состояла цена, которую ей нужно было заплатить; она находилась в столь непростых условиях, что не смогла сподвигнуть его на... Быть может, она излучала такую мощную ауру трезвости, целомудрия и воздержания, что убедила его в том... в том, что порядочный мужчина не должен обрекать возлюбленную на страдания перед уходом на верную смерть... Как будто он ухлестывает за каждой юбкой, как кобель... «И откуда я только знаю такие слова?» — подумалось ей...
Казалось, ряды грязных домов проносились мимо нее под лучами слабого августовского солнца. Когда задумываешься, время пролетает быстрее; и, заметив на углу улицы магазин канцелярских товаров, следующим ты видишь лишь ящики с луком, стоящие у магазина на углу другой улицы, а что было между ними — вовсе не помнишь.
Она шла по северной стороне Кенсингтонских садов; несчастные магазины остались позади... В фальшивой стране с фальшивыми лужайками, фальшивыми аллеями, фальшивыми фонтанами. С фальшивыми людьми, идущими своей дорогой по фальшивой траве. Или нет! Фальшивый — не то слово. Обособленный? «Пастеризованный» — вот, точно! Как мертвое молоко. Лишенное витаминов...
Если пешей прогулкой ей удалось сэкономить несколько монет, то тогда точно придется сунуть приличную горсть монет в руку хитрого — или жалостливого — кэбмена после того, как он поможет ей довести брата до дверей их лачуги. Эдвард упьется вусмерть. У нее было пятнадцать шиллингов на кэб... Если она даст кэбману на несколько монет больше, это будет слишком щедро... Что за денек предстоит! Бывают такие дни, в которых умещается целая жизнь!
Она умрет, но не даст Титженсу заплатить за кэб!
Почему? Однажды кэбмен отказался брать с них плату за то, что довез их до Чизика, и ее это нисколько не обидело. Она все же ему заплатила, но это ее не обидело! Сентиментальный кэбмен, тронутый видом хорошенькой сестры — а может, он и не поверил, что сестра, — и ее беспомощного братца-матроса! Титженс тоже был сентиментальным... В чем же разница!.. И потом! Мама спит крепко, как мертвец, брат вусмерть пьян. Одни ранним утром! Он не сможет ей отказать! Темнота, подушки! Она красиво разложила их по дивану, помнится. Причем сама того не замечая! Полумрак! Крепкий сон, сильнейшее опьянение!.. Ужасно!.. Отвратительный план! План, достойный Илинга... После его выполнения она тоже станет «начинкой для кладбищ»... Ну а кто она еще, Валентайн Уонноп? Да, она дочь своего отца. И своей матери. Да! Но сама по себе... Пустое место, ничтожество!
Из Адмиралтейства передавали радиограммы... Но ее брат был дома или продолжал пить и говорить всякую чушь. В любом случае, прерывистые вспышки сигналов над морями в тот момент ни капли его не интересовали... Автобус промчался мимо, чуть не задев Валентайн, пока она спешила перейти перекресток... Что ж, так было бы даже лучше... Но не хватило смелости!