Конец парада. Том 1. Каждому свое

Она всматривалась в длинные списки погибших под маленькой зеленой крышей — такие еще прибивают над скворечниками. Ее сердце остановилось! Дыхание перехватило! Она сходила с ума. Она гибла... Сколько смертей! И не только... Ожидание надвигающейся смерти, размышления о расставании с жизнью! Вот ты есть, а вот тебя уже нет! Каково это? О боже, она знала... Она стояла и думала о расставании с... Вот он есть, а вот... Дыхание снова перехватило... Ведь он, возможно, не вернется...

Он тут же возник на фоне грязных каменных зданий. Она подбежала к нему и что-то запальчиво воскликнула. Все эти смерти — включая его собственную, — ведь он за них в ответе!.. У него, очевидно, есть брат, и он тоже в ответе! Более смуглый!.. Но он! Он! Он! Он! Абсолютно спокоен, смотрит ей прямо в глаза... Это невозможно. Holde Lippen: klare Augen: heller Sinn...[54] О, твердость духа слегка поколеблена! А губы? Без сомнений, прелестны. Но нельзя же так смотреть, когда...

Она крепко сжала его руку, в эту секунду он принадлежал ей — больше, чем смуглому брату в штатском! Она хотела его спросить! Если бы он ответил: «Да, я такой человек!», она сказала бы ему: «Тогда я хочу стать вашей любовницей! Если у них получилось, то чем же я хуже? Я должна забеременеть! Тоже!» Она страстно желала ребенка. Ей столько всего хотелось ему высказать — казалось, каменные здания вокруг не выдержат напора ее слов и порушатся, если она не сдержится... Она представила, как перестает сопротивляться, как отдается его рукам...

Его взгляд блуждал по карнизам каменных зданий. Она вновь стала Валентайн Уонноп — от него не требовалось никаких слов. Слова звучали, но его невиновность была и без них очевидна, а любовь — и без них крепка. С таким же успехом он мог бы декламировать названия железнодорожных станций. Его глаза, спокойное лицо, расслабленные плечи — все это оправдывало его. И лучшее признание в любви, которое он ей когда-либо делал и на какое вообще был способен, прозвучало ровно тогда, когда он резко и гневно произнес что-то вроде:

— Нет, конечно. Я-то думал, вы знаете меня лучше. — Эта тема явно была ему неприятна, как назойливая муха. Слава богу, он ее почти не слушал!

Она вновь стала Валентайн Уонноп, а зяблики в солнечных лучах запели: «Фьють! Фьють!» Бутоны высоких цветов задевали ее за юбку. Тело ее было стройным, стройными были и ее мысли... Но оставался вопрос, верна ли ему Сильвия Титженс... Правильнее сказать, достойная ли она пара ему. Ее мысли очистились, словно вода после кипячения... «К вечеру успокоились воды»[55]. Ерунда. Солнце ослепительно сияло, а у Титженса был замечательный брат! И он мог спасти Кристофера... Транспорт! Какое обнадеживающее слово! Ее наполнило теплое чувство. Рядом шагал брат Кристофера, второй из лучших мужчин на свете! Казалось, она сравнивала две детали одного механизма и не находила существенных различий. Вот только то был не механизм! Она была благодарна Марку за все то, что он сделал, но благодарность Титженсу — безотносительно его заслуг — была еще сильнее.

Провидение подчас невероятно благосклонно к человеку! Поднимаясь по ступенькам, она все слышала спасительное слово «транспорт». «Мы, — сказал Марк, имея в виду себя и Валентайн, отчего у нее возникло теплое семейное чувство, — устроим Кристофера в транспорт»... Милостью Божьей только фронтовую службу в транспорте она себе и представляла. У их горничной, которая не умела ни читать, ни писать, был сын, сержант британской армии. «Ура! — писал он матери. — Я заболел, но меня все равно рекомендовали к получению награды за воинские заслуги и ставят младшим унтер-офицером на Первую линию транспорта для отдыха, а это самая безопасная работа на всем треклятом фронте!» Валентайн пришлось читать это письмо в буфетной, среди черных тараканов. И вслух! Ей это чтение было ненавистно, как и любое чтение о деталях фронтовой жизни. Но нужно было помочь неграмотной женщине. Ей пришлось читать. И теперь она благодарила за это Бога. Сержант прямыми, искренними словами, чтобы успокоить мать, описал свою повседневную работу, подробно рассказал о лошадях и надзоре за стойлами. «Кстати, — писал он, — наш командир — рыболов-фанатик. Где бы мы ни устроили стоянку, он тут же расчищает себе местечко в траве и огораживает его колышками, и ох как не поздоровится тому, кто на это место наступит!» На этом огороженном участке их командир с целый час тренировался забрасывать удочки, чтобы ловить лосося и семгу. «Можешь себе представить, какая это щадящая работа!»