Конец партии: Первая искра (СИ)

Еще раз взяв с меня честное слово, что мой квартирант не сумасшедший, мама сочла ревизию завершенной, попрощалась и ушла. Закрыв за ней дверь, я прислонилась к ней спиной и долго стояла так, считая собственные вдохи, думая, как теперь поступить. Но, сколько я ни старалась придумать хотя бы несколько вариантов поведения, мне упорно вырисовывался лишь один. И я, по пути почти срывая с телефона подвеску, направилась в бывшую родительскую спальню.

Павел в молчании стоял у окна, сложив на груди руки, и с отсутствующим видом наблюдал за тем, что происходит на улице. Там, впрочем, ничего особенного не происходило, как я смогла увидеть, когда подошла и встала рядом: грузчики, сопровождая все свои действия звучными и сочными репликами, таскали через двор какие-то коробки. Павел ничем не подал виду, что заметил мое присутствие, только дернулся чуть, будто хотел повернуть голову в мою сторону и не смог.

- Ваше Величество… - я осторожно тронула его за плечо. Ответом мне был лишь потухший взгляд: в нем не было ни укора, ни обвинения, только смутно знакомое мне блеклое выражение, которое я не видела с той самой ночи, когда в одной футболке прибежала к нему, охваченному ужасом от увиденного кошмара…

Я протянула ему ключ.

- Возьмите.

Страдальчески сжав губы, он качнул головой.

- Возьмите, - повторила я настойчивее. - Он мне не нужен, я не смогу его носить теперь, потому что… потому что получается, что мой дед…

Выговорить “убийца” у меня не хватило сил. И воздуху в легких тоже не хватило.

- Не надо, - проговорил вдруг Павел, отстраняя мою руку. - Не надо этого. Я должен был сам об этом подумать.

- Я не знала, - пробормотала я, не зная даже толком, в чем пытаюсь оправдаться. - Честное слово, я не знала.

Я никогда не чувствовала, что этот ключ такой тяжелый. Руку давило к полу так, как будто я держала в ней пятикиллограммовую гирю. А еще я подумала, что вот сейчас, от этой тяжести, беспомощно расплачусь и тогда уж буду выглядеть совсем жалко.

- П-простите, - только и нашла в себе силы сказать я. И в этот момент Павел посмотрел на меня так, будто заметил, что я стою рядом с ним, лишь сейчас.

- За что? - спросил он изумленно. - Вы не виноваты в том, что он совершил… да у меня мысли не было обвинить вас, ладно, будет вам…

Бормотание его сорвалось на какой-то полувнятный шепот, и он сгреб меня в объятия, со всей возможной силой прижал к себе и так, почти не дыша, застыл. До меня донесся еле слышный металлический звон - это упал на пол выскользнувший у меня из ладони ключ, но подобрать его успеется еще сотню раз, главное - ничто больше не жгло мне руки горящим углем, и я, унимая дрожь в коленях, смогла обнять в ответ.

В конце концов, думала я, пряча лицо у Павла на груди, теперь все должно устаканиться окончательно. Еще пару месяцев назад я не могла представить, как можно устроиться в нашем мире, не имея ни документов, ни прописки, ни постоянного источника дохода и, главное, ни малейшей возможности все это получить. А теперь, когда я поняла, что все эти препятствия лишь кажутся непреодолимыми, жизнь должна была окончательно вернуться в свое обычное русло, с одним только исключением - у меня появился еще один человек, кого я могу назвать близким.

И еще, подумала я, поднимая голову и встречая лучистый взгляд Павла, пожалуй, это взаимно.

Началась сессия: наступило время для литров кофе, бессонных ночей и отчаянных попыток впихнуть в свой мозг совершенно немыслимые объемы иноформации за чудовищно короткий промежуток времени. К середине июня я все еще умудрялась каким-то образом оставаться без хвостов, но самые зубодробильные экзамены были еще впереди, и я в перерывах между написанием шпор и зубрежкой отрабатывала жалобный взгляд, который вкупе с фразой “Ну хотя бы троечку” должен был действовать на преподов, как яркий свет солнца - на беззащитную снежинку.

А вот Анжелу едва не отчислили. С начала года они невзлюбили друг друга с каким-то преподом, который все время придирался к ней почем зря и отчетливо грозил завалить на экзамене. Чтобы иметь хотя бы призрачный шанс остаться на стипендии, Анжела должна была принести ему какой-то склеенный из бумаги макет и, разумеется, доделывая эту жуткую штуку в последний вечер, опрокинула на нее чашку с кофе.

Когда она позвонила мне в истерике, мне сначала показалось, что у нее кого-то убили. Но потом, когда я поняла, что случилось, и постаралась донести до нее, что без стипендии жизнь тоже есть, пусть и не столь радужная, она сквозь рыдания послала меня на три известные буквы и потребовала дать к телефону Павла. Он выслушал ее всхлипы с непроницаемым видом, потом посмотрел на часы, сказал, что будет через полчаса, собрался и уехал.