Конец партии: Воспламенение (СИ)

- Замолчите, - презрительно бросил мне мужчина и, оттолкнув плечом служащего, вышел из кабинета. Из коридора донесся его недовольный голос. - Что с вами, Мишлен? Я же сказал - отобрать улику и назад!

Пытаться как-то защититься было бесполезно, и я почти не осмелилась сопротивляться, хоть и понимала, что терять мне, в общем-то, уже нечего. В ответ на слабую попытку не отдать айфон Мишлен лишь ткнул меня костяшками пальцев в живот - вроде несильно, но я, разом потеряв возможность дышать, согнулась пополам, и после этого меня без усилий скрутили и потащили обратно, чтобы зашвырнуть обратно в знакомую мне уже камеру.

 

Робеспьер о чем-то тревожился. Несмотря на то, что он прикладывал все силы, чтобы скрыть свое волнение, наметанный глаз Фукье-Тенвиля разом зацепился за мелкие и на первый взгляд незначительные детали: кончики пальцев, мелко теребящие край манжета; регулярное и тщательно подавляемое стремление поправить парик; наконец, интонации, в которые то и дело прокрадывалось беспокойство - все это говорило о том, что визитер чувствует себя в высшей степени неуверенно. Зачем он вообще приехал, Фукье представить не мог, и решил не заниматься пустословным гаданием, а спросить напрямую:

- Что вас сюда привело, гражданин?

Робеспьер вздрогнул, будто его застали врасплох, и Фукье начал подозревать, что и сам гость не слишком хорошо представляет цель своего визита.

- Я хотел узнать, - заговорил он медленно, теребя манжет еще сильнее, словно в стремлении оторвать его к черту, - как вы себя чувствуете в новой должности. Много ли у вас работы?

Фукье недоверчиво покосился на него. Вообще, Робеспьеру не было свойственно проявлять такое заботливое внимание к персоне общественного обвинителя, и не надо было быть дураком, чтобы понять, что за его словами стоит нечто иное, не столь безобидное. Оставалось лишь додуматься, что именно, а пока что изо всех сил не подавать виду.

- Достаточно, - с самым наивным видом ответил он. Робеспьер пытливо воззрился на него, будто в попытке что-то угадать.

- И вы справляетесь?

- Вполне. Работа во многом рутинная… редко когда попадается что-то стоящее внимания, - сказал Фукье многозначительно, наблюдая за реакцией собеседника. Тот сразу уцепился за последние слова:

- И что, уже попалось?

- Настоящая крупная рыба, - с гордостью заметил Фукье. - Шпионка-аристократка.

- Действительно? Поздравляю.

- То, что надо для показательного процесса, - доверительно заметил общественный обвинитель. - Чтобы все враги Республики разом поняли, что мы с ними не в игрушки играем.

- Как же вы сумели ее схватить? - осведомился Робеспьер, кажется, понемногу успокаиваясь. Наверное, ощутил себя лучше, ступив на знакомую почву. Фукье припомнил сбивчивые показания тюремного сторожа и пожалел, что оставил папку в кабинете.

- Она сама попалась. По утверждению того, кто ее поймал, появилась в его квартире будто из ниоткуда.

Робеспьер ощутимо вздрогнул.

- Из ниоткуда? Это невозможно.

- Да он просто бредит, - отмахнулся Фукье. - Наверное, был пьян, вот и плохо соображает… но при ней нашли неопровержимые улики, - поспешно добавил он, заметив, что во взгляде собеседника проступает плохо скрываемый скепсис.

- Какие же?

Фукье некстати вспомнил, что имеет дело с адвокатом, и ему отчаянно захотелось врезать не в меру придирчивому собеседнику по зубам. Теперь ясно было, зачем Робеспьер ни с того ни с его явился сюда: ему в голову взбрела очередная идея о законности и правосудии, и поэтому он решил лично провести нечто вроде инспекции. И теперь Фукье надо было убедить этого пудреного параноика, что обвинение не лишено оснований, а суд пройдет с соблюдением всех формальностей, и выпроводить его подобру-поздорову. Желательно, чтобы он больше не приближался к Консьержери вовсе.

- Предмет непонятного предназначения с английскими надписями, - процитировал он строчку из протокола, а потом решил, что слов тут мало и полез за непонятной штуковиной в ящик. В голове бродили радужные мысли: сейчас Робеспьер увидит эту блестящую белую коробочку, и его подозрения разом улягутся, он поедет домой пить чай и зажиматься с дочерью своего домохозяина (Фукье лично ее никогда не видел, но, спасибо вездесущим парижским слухам, наслышан был) и больше не будет пить кровь из скромного общественного обвинителя, по совместительству главы Революционного трибунала.

Но получилось немного не так. Вернее будет сказать - совсем не так.

Увидев в руках у Фукье улику, Робеспьер чуть со стула не свалился. Вид у него был такой, словно его вот-вот хватит удар.

- Это… это было при ней? - спросил он, бледнея так сильно, что это можно было различить даже под слоем пудры, покрывавшим его лицо.

- Ну да, - не понимая, что могло вызвать такую реакцию, подтвердил Фукье. Странно было видеть, как Неподкупному изменяет его обычная сдержанность: он почти выдернул улику из рук собеседника и, вцепившись в нее, принялся жадно разглядывать со всех сторон. Когда он увидел эмблему надкушенного яблока, кажется, лишь невероятное напряжение душевных сил удержало его от того, чтобы рухнуть без чувств.