Конец пути

– Они мыслили таким образом, что никто не сумел им здесь сопротивляться.

– И потому вы держите весь этот мир в Средневековье? Чтобы люди не сумели формулировать приказов?

– Не только. Чтобы со временем не запустить собственный прогресс. Результат может оказаться только один. Один раз это уже случалось – и хватит.

– А кто вы такие? Кто таков ты, Воронова Тень?

– Я? Я дурак. Недоразвитый умственно и эмоционально. Мне скучны обычные дела развитых личностей. Я для этого слишком глуп. Потому я тоскую о материальном мире, в котором есть тело, существуют только два пола, где чтобы жить – нужно есть, а чтобы есть – нужно добывать и готовить. Где у людей есть простые потребности и радости. Физические. Это имбецильные дела, но только такие меня и радуют. Потому я спускаюсь к людям и развлекаюсь. Играю. У вас тоже есть такие, что не дотягивают до остальных интеллектуально. И им тоже поручают простые занятия, которые остальным неинтересны. Тут есть два мира. Один – в котором мы сохраняем памятники своей физической репрезентации. И другой. Истинный, которого ты не увидишь, поскольку он – лишь информация, поднимающаяся в атмосферу и проницающая планету.

– Ты – информация?

– Ты тоже информация. Вопрос в носителе. Это может быть белок, а может и туча атомов, поляризованных соответствующим образом, которая поднимается в атмосфере вместе с нановекторами. Я предпочитаю белок, потому что я дурак. Жизнь, опирающаяся на белок, кажется мне более настоящей, чем та, что опирается на запись информации. Более аутентичной.

– Если твои побратимы не интересуются белком, зачем вся эта культура внизу?

– Как раз она некогда была разработана как базовая на основе ваших культур. Могла бы быть несколько иной, но это нравится таким, как я. Развлекает нас. А существа, носители – их мы придерживаем на всякий случай. Потому что некогда мы подверглись частичному уничтожению и начали деградировать. Или же из сантиментов. Или про запас. Ну и для развлечения таких дураков, как я.

– Люди там страдают, сражаются, умирают, любят…

– Потому-то мне там и нравится. Это аутентично. Жарко. Я тоже так хочу.

– А как я вышел из дерева?

– Этого ты не хочешь знать. Правда. Забудь.

– Я должен.

– Ты не вышел. Ты умер там. Пришлось делать новый носитель.

Я молчу почти пять минут. Хорошо было бы сказать, что я собираюсь с мыслями или что укладываю их в голове, но на самом деле я смотрю на море с пустой головой. Blue screen. Контрольная картинка.

– Я копия?

– Ты тот, кто есть. Сущность бытия – больше, чем просто носитель информации.

– Сколько я еще проживу? – сам не знаю, зачем я это спросил. Наверное, из-за шока.

– Сколько проживет твой носитель. Белок, нановекторы. Лучше бы тебе отсюда не улетать.

– Почему?

– Обычно нановекторы не могут существовать вне атмосферы Мидгарда. С другой стороны, никогда не было такого, как ты. Ты гибрид, а тут никогда не угадаешь. Но скорее всего наступит распад.

– По крайней мере, я спас их от мертвого снега?

– Нет. Но его воздействие было модифицированно. Определенные постулаты приняты во внимание. Определенные усилия пришлось должным образом оценить. Хватит уже вопросов. Спи.

Я засыпаю сразу, не вставая с места.

Просыпаюсь в Башне Шепотов рядом с лежащими рядом Фьольсфинном и Калло.

Некоторое время мы сидим на башне и смотрим на город. Пассионария раскачивается, обхватив колени, и молчит.

Спускаемся вниз, потом едем на лифте, но я не закрываю Пассионарию в камере. Там уже нет света, системы, которые работали от магии, не действуют. Она апатично трясется и все время повторяет, что ей холодно. Мы отводим ее в обычную комнату в Верхнем Замке и просто закрываем на замок.

Потом я иду в город на поиски моих людей. Все странно. Словно в бредовом сне. Встречаю Змеев и амитрайское войско, они бродят где попало, словно зомби. Кого я цепляю, говорят, что здесь им не место и что они должны возвращаться домой. Что-то цитируют – должно быть, их Песню Людей. Одновременно жители всюду борются с разрушениями. Слышно молоты, куски разрушенных домов грузят на телеги, некоторые трактиры стоят открытыми. Не могу никого найти, толкаюсь в толпе амитраев, Змеев, кирененцев и Людей Огня. Эти тоже бредят насчет возвращения домой и ищут свои корабли. Меня никто не узнает. Чувствую себя проснувшимся среди лунатиков. Люди в трактирах помнят о сражениях, знают, что едва-едва закончилась война, но помнят как-то избирательно. Не в силах вспомнить, с кем и за что воевали. Наконец я добираюсь до порта, где на базарах прибирают разрушенное и мертвых, а жители сооружают новые лавки, используя для них куски осадных лестниц, а между ними бродят нападавшие в поисках своих кораблей. Какой-то дурдом.

Девушка сидит на самом кончике пирса, подле частично разрушенного коренастого донжона, того, что охранял механику цепи, закрывавшей бухту. Сидит и раскачивается, глядя в море, укрытая моей запасной курткой, великоватой для нее. Я вижу склоненную голову и длинные черно-синие волосы, падающие ей на спину. Она молчит и раскачивается, глядя на горизонт.

– Я вернулся, – говорю.