Конец режима: Как закончились три европейские диктатуры

Две главные проблемы Суареса — коммунисты и баскские националисты. Уступки им могут спровоцировать выступление силовиков, для которых легализация тех и других равносильна капитуляции перед врагами. Но радикальные баскские националисты и сами не рвутся на выборы и вообще в парламентскую политику. Летом 1976 г. ЭТА объявляет перемирие, но уже осенью от него отказывается. У Суареса нет готового решения баскской проблемы, он осторожно пытается вовлечь сепаратистов и местных националистов в политический процесс, остальное — дело армии и гражданской гвардии. Вся политическая реформа проходит под выстрелы и взрывы баскских экстремистов и ответный огонь полиции.

Другое дело — коммунисты под руководством Сантьяго Каррильо. Они отказались не только от революционной борьбы и политического насилия, но даже от мирной революции. Они перестали проповедовать преимущества диктатуры трудящихся перед буржуазной демократией. И они рвутся на выборы. Каррильо уверен, что возглавляет самую многочисленную, самую ненавидимую режимом и самую авторитетную оппозиционную партию, поэтому он может стать триумфатором выборов, во всяком случае одним из них — тем, в чьих руках окажется будущее государство. И он знает, что, как лидер самой гонимой при диктатуре оппозиционной партии, он обладает ресурсом легитимности, что без его одобрения и участия многие не признают настоящий переход к демократии состоявшимся.

Тем не менее даже сторонники демократии расколоты вопросом о компартии. Одни боятся реакции армии, другие по-прежнему опасаются коммунистов, которые испортят возрожденную испанскую демократию, омрачат ее тенями прошлой войны двух Испаний, раны которой только-только с трудом удается залечить. Но Каррильо уверен: как в старинных мифах только копье может исцелить нанесенную им рану, так уврачевать раскол двух Испаний могут только те, кто ее расколол. Поэтому у него, главного коммуниста, сейчас ключ от национального примирения, а другой ключ — у главного по должности фалангиста, хотя и не участника той войны, Адольфо Суареса.

Каррильо, как и Суарес, стопроцентный партийный функционер, профессиональный политик, человек, лишенный иной профессии, кроме политической. Подобно Суаресу, он, перейдя в юности от социалистов к коммунистам, прошел в своей партии все ступени до самого верха, но подъем его был стремительным: в 23 года он уже был членом политбюро — коллективного руководящего органа своей партии. Но еще раньше он отвечал за общественный порядок в осажденном Мадриде.

Помня об этом эпизоде в биографии Каррильо, противники легализации коммунистов предлагают устроить над ними судебный процесс, используя понятие преступлений против человечности без срока давности, чтобы отложить вопрос о регистрации компартии. Осенью 1936 г., всего через три месяца после начала путча, войска Франко подошли к Мадриду. Правительство республики бежало в Валенсию, откуда еще три года управляло республиканской территорией, а Мадрид возглавила хунта (она же «Союз обороны»).

Большинство старших товарищей покинули осажденную столицу, и 20-летний Каррильо занял в хунте, этой чрезвычайной мэрии военного времени, пост ответственного за безопасность. А буквально на следующий день заключенных мадридских тюрем разделили на три категории, и самым опасным, самым подозрительным из них, тем, кто мог влиться в ряды армии Франко, то есть попросту противникам республики из числа прежде всего военных, а также правым политикам, классовым врагам и просто случайным, оклеветанным, попавшим под подозрение людям объявили о переводе в тюрьму в Валенсии. Вместо этого их несколько ночей вывозили к деревне Паракуэльос под Мадридом, заставляли рыть себе общие могилы и убивали. Длительность процесса и заранее подготовленные рвы свидетельствовали о том, что уничтожение было спланированным.

Противники легализации компартии предлагают начать следствие по этому чудовищному эпизоду гражданской войны, а то и вовсе устроить показательный процесс над Каррильо. Следствие и процесс сделают невозможной легализацию коммунистов до выборов. Каррильо по-прежнему нечего сказать по существу о бесчеловечной казни узников, состоявшейся 40 лет назад. Он лишь повторяет, что ему тогда был всего 21 год и в силу своего возраста он не мог командовать такой операцией: старшие товарищи ему бы ее не доверили. К тому же он отвечал за безопасность именно Мадрида и просто организовывал выезд заключенных, а расстрел происходил в 30 км от столицы на республиканской территории вне сферы его ответственности.