Конец российской монархии

И вдруг из немецкого окопа высовывается на штыке или палке белый платок или полотенце.

— Гляди-ка! — перешептываются между собою очередные наблюдатели. — Чтой-то он хочет нам сказать?! Поглядим, что будет дальше…

За одним белым флагом появляется другой, третий, затем из неприятельского окопа выскакивают отдельные смельчаки; они усиленно дымят своими папиросами, жестами подчеркивают, что вышли без оружия, и приглашают наших приблизиться.

Офицер в своей землянке: настроение от долгого сидения в окопе вялое, воевать прискучило… Берет любопытство, а если тут же окажется уже тронутый пропагандой, то дело братания налаживается быстро.

— Стреляем друг в друга уже третий год, пора бы и прикончить.

На нейтральной полосе между окопами завязывается оригинальное знакомство. Сблизившиеся люди пожимают друг другу руки, обмениваются непонятными словами, газетами, папиросами, а иногда и бутылкою спирта или другого напитка. С нашей стороны наиболее смелые, влекомые все тем же любопытством, заглядывают в чужие окопы и рассказывают потом чудеса о житье-бытье немецких солдат.

— Не то что у нас… — говорят они.

— Назад, прикажу стрелять… — с волнением кричит запыхавшийся офицер из окопа.

И кучки быстро разбегаются в разные стороны… Снова мертвая тишина, будто ничего и не было. Только нарастает накипь раздражения против офицера, прервавшего занимательную встречу…

Так это дело братания повелось у нас на фронте уже с Пасхи 1916 г. Потом шло все усиливаясь.

Сначала разбегались от окрика своего офицера. Затем приходилось пускать в направлении братающихся один-два выстрела с соседней батареи, а под конец стало уже так, что хозяином положения на фронте оказалась солдатская пехотная масса; сохранившая же дисциплину артиллерия должна была во избежание нападения отгораживаться даже проволокой от своей же пехоты. Но это было уже позднее, в 1917 г.

— Долой войну, — соблазнительно шептали «пораженцы» в ухо солдату, истомленному долгим, безнадежным сидением в окопах.

— Довольно слушать генералов, довольно вам служить империалистам, капиталистам и помещикам! Идите домой брать землю, иначе расхватают ее без вас!..

Это магическое слово «земля» и грозное предупреждение «расхватают без вас» могли смутить хоть кого из солдат нашей почти крестьянской армии.

«Земля» и «мир» — вот две затаенные мечты, прожигавшие, подобно каленому железу, все существо солдата-крестьянина… Мир, и притом мир немедленный.

— На что мне земля, если меня убьют? — эгоистически рассуждали они между собою. И эта шкурная философия, несомненно, заставляла солдатскую массу избегать всего того, что было сопряжено с боевой опасностью.

Развилось дезертирство с фронта и по пути на фронт, из рот пополнения.

Эти дезертиры являлись в деревне лучшими проводниками идей пораженчества, так как надо же было дома прикрыть свое преступление какими-то идейными мотивами. С другой стороны, их лукавым словам никто не противодействовал, ибо правительство очень мало заботилось о внедрении правильных понятий в народе о необходимости доведения начатой войны до благополучного конца.

Дезертирство развилось в столь значительных размерах, что бывали случаи исчезновения всего перевозившегося состава; к месту назначения прибывали только начальствующие лица разбежавшегося эшелона. Так помимо боевых потерь таяли ряды наших войск и укомплектования…

Таким образом, с двух сторон — со стороны фронта и тыла — на русского солдата надвигалась волна разложения.

В его представлении враг переместился: это уже не выглядывавший из окопа немец или австриец, это — собственное правительство и свои же рядом умирающие офицеры, не желающие мира и ему противящиеся… За мир надо бороться с ними, врагами внутренними, они опаснее тех, коих именуют врагами внешними.

И уже в декабре 1916 г. на совещании главнокомандующих генерал Рузский с горечью заявлял:

— Рига и Двинск — несчастье Северного фронта, особенно Рига. Это два распропагандированных гнезда!..

— Да, да, — подтверждал генерал Брусилов. — Корпус прибыл ко мне из Рижского района совершенно небоеспособным. Люди отказывались идти в атаку, были случаи возмущения… Одного ротного командира подняли на штыки. Пришлось принять крутые меры — расстрелять несколько человек, переменить начальствующих лиц!..

В конце ноября 1916 г. в одном из полков вверенного мне корпуса произошел печальный случай, заставивший меня прийти к заключению, что тяжелая атмосфера начавшегося в армии разложения стала проникать даже в ряды тех частей, кои по справедливости имели право гордиться своею твердостью.

Случай этот заключался в следующем… Заслуженный боевой командир батальона одного из старых полков русской армии, проходя мимо, заметил случайно часового, который вместо несения своей службы углубился в чтение принесенной им с собой на пост книжки. Подойдя вплотную к читавшему, упомянутый штаб-офицер, не сдержавшись, выхватил у часового книгу, которой и ударил виновного по плечу.