В результате этих преобразований в устройстве Ставки общее число входивших в ее состав чинов временами достигало 300 человек.
После ухода великого князя почти весь личный состав его штаба был смещен. Начальник штаба генерал Янушкевич уехал вместе с ним на Кавказ, а из шести начальников управления штаба на своем месте остался один лишь дежурный генерал Кондзеровский. Почти всех офицеров управлений генерал-квартирмейстера и военных сообщений отправили на фронт, и в Ставке осталось нас, бывших членов штаба великого князя, всего каких-нибудь десять человек.
Даже иностранные военные представители, с которыми великий князь был в личных дружеских отношениях и которые его глубоко почитали, были заменены другими: вместо маркиза Де-ла-Гиша начальником французской военной миссии назначили генерала Жанэна, того самого, который впоследствии в Сибири способствовал выдаче верховного правителя адмирала Колчака большевикам, а сэра Вильямса заменил шеф английской миссии адмирал Филимор.
Это радикальное изменение личного состава штаба Верховного главнокомандующего производило впечатление разгона предполагаемого в Ставке «крамольного гнезда» и еще больше подтвердило враждебность и неоправданную подозрительность престола по отношению к великому князю и его сотрудникам.
Новый личный состав штаба Верховного главнокомандующего внес в жизнь Ставки совсем иную атмосферу и идеологию. Роль нового начальника штаба генерала Алексеева была совсем иная, чем роль его предшественника генерала Янушкевича, ибо фактически он — генерал Алексеев — а не император Николай II, исполнял функции Верховного командования.
Генерал Алексеев был, бесспорно, лучшим знатоком военного дела и службы Генерального штаба по оперативному руководству высшими воинскими соединениями, что на деле и доказал в бытность свою на посту начальника штаба Юго-Западного фронта, а затем на посту главнокомандующего Северо-Западным фронтом. Обладая совершенно исключительным трудолюбием, он входил во все детали верховного командования и нередко собственноручно составлял во всех подробностях длиннейшие директивы и инструкции. Однако он не обладал широтой взглядов, присущей великим полководцам, и, к сожалению, как большинство наших офицеров Генерального штаба, находился в плену узких военных доктрин, затемнявших его кругозор и ограничивавших свободу военного творчества.
По своим политическим взглядам он, несомненно, принадлежал к либерально настроенной, честной и любящей свою родину части русского общества, а по своему происхождению стоял ближе к интеллигентному пролетариату, нежели к правящей дворянской бюрократии.
Ведя чисто спартанский образ жизни и имея замкнутый характер, он был совершенно чужим человеком в придворных кругах, которых не почитал и от которых держался елико возможно дальше, не ища ни почестей, ни отличий.
Искренно любя свою родину и глубоко скорбя о ней душой, он был беззаветно предан ей и своему любимому военному делу, что и доказал, положив начало добровольческому движению против большевиков, коему посвятил последние силы и отдал жизнь.
Чтобы иметь возможность лично вести оперативную работу и быть в постоянной связи с фронтами, генерал Алексеев жил в самом управлении генерал-квартирмейстера, где занимал маленькую, более чем скудно обставленную комнату.
При генерале Алексееве неотлучно состоял и всюду его сопровождал близкий приятель и «интимный» советник генерал Борисов, игравший при нем роль вроде той, которую при кардинале Ришелье играл отец Жозеф, прозванный «серая эминенция» (так в Ставке Борисова и звали). Он так же жил в управлении генерал-квартирмейстера, и генерал Алексеев советовался с ним по всем оперативным вопросам, считаясь с его мнением. Весьма непривлекательная внешность этого человека усугублялась крайней неряшливостью, граничащей с неопрятностью. В высшей степени недоступный и даже грубый в обращении, он мнил себя военным гением и мыслителем вроде знаменитого Клаузевица, что отнюдь не подтверждают его более чем посредственные писания на военные темы. По своим политическим взглядам Борисов был радикал и даже революционер. В молодости примыкал к активным революционным кругам, едва не попал в руки жандармов, чем впоследствии всегда и хвалился. Вследствие этого он сохранил в душе ненависть к представителям власти и нерасположение, чтобы не сказать более, к престолу, которое зашло так далеко, что он «по принципиальным соображениям» отказывался принимать приглашения к царскому столу, кои по очереди получали все чины Ставки. При всем этом генерал Борисов любил военное дело и посвятил ему всю свою жизнь. Трудно сказать что, кроме этого, могло столь тесно связывать с ним генерала Алексеева; разве что известная общность политических взглядов и одинаковое происхождение.
Следующими по близости к генералу Алексееву были полковник Генерального штаба Носков и генерал-квартирмейстер генерал Пустовойтенко.