Конец смены

— Меня приглашают на вечеринки, но много куда не приглашают, а встречаться мне предлагали лишь дважды. Один из парней, который звал меня в кино, был белый — и там на нас все оглядывались, а кто-то нам на головы бросал попкорн. Видимо, в наших кинотеатрах расовое равенство заканчивается, когда выключают свет. А как я раз в футбол играла? Вот я веду мяч рядом с боковой линией, четко бью — и тут какой-то белый папаша в рубашке-поло кричит своей дочке: «Чего еще можно ждать от этой обезьяны!» Я сделала вид, что не услышала. Девочка типа так улыбнулась. Я хотела ее с ног сбить — вот прямо там, у него на глазах, но не стала. Проглотила это. А когда-то — в первом классе старшей школы[32] — я забыла на скамейке учебник по английскому, а когда за ним вернулась, кто-то засунул туда записку «Подружка Баквита»[33]. Это я тоже проглотила. Может несколько дней быть все в порядке, даже недель — а потом опять что-то глотай. У мамы с папой то же самое, я точно знаю. Может, у Джерома в Гарварде лучше, но, могу поспорить, даже он тоже иногда вынужден что-то глотать.

Холли пожимает девочке руку, но молча.

— Я — не черноватая, но тот голос сказал мне, что это так, потому что я не росла в многоквартирном доме, отец меня не бил, а мать не употребляла наркотики. Потому что я никогда не ела листовой капусты с кукурузниками, даже не знаю, какие они из себя. Потому что я говорю «бадминтон», а не «бамбинтон», «что», а не «шо». Потому что в Лоутауне люди бедные, а на Тиберри-лейн имеют все, что надо. У меня есть банковская карточка, хорошая школа, Джер ходит в Гарвард, но… но вы разве не видите… Холли, вы разве не видите, что я никогда…

— Ты же этого не выбирала, — говорит Холли. — Ты родилась там, где родилась, и такой, как родилась, — и я тоже. И все мы, по правде говоря. А в шестнадцать лет тебя не просили менять ничего, кроме разве одежды.

— Да! И я понимаю, что не чего стыдиться, но голос заставил меня стыдиться, почувствовать себя никчемным паразитом — и оно еще не до конца прошло. Будто у меня в голове такой след слизи. Потому что я никогда не была раньше в Лоутауне, и там так ужасно, и по сравнению с ними я и правда какая-то черноватая, и боюсь, что голос никогда меня не оставит меня в покое и отравит мне всю жизнь.

— Ты должен его задушить, — с сухой, отстраненной уверенностью говорит Холли.

Барбара удивленно смотрит на нее.

Холли кивает.

— Да. Ты должна душить в себе этот голос, пока он не умрет. Это первое для тебя дело. Если ты о себе не позаботишься, то лучше тебе не станет. А если тебе не станет лучше, ты не сможешь ничего изменить к лучшему в этом мире.

Барбара говорит:

— Я не могу просто вернуться в школу и делать вид, что Лоутауна не существует. Если я буду жить, то надо что-то делать. Маленькая я или нет, но надо.

— Подумываешь о какой-нибудь волонтерской работе?

— Я не знаю, о чем я думаю. Не знаю, что там есть для такого ребенка, как я. Но возьму и узнаю. Если это будет означать снова пойти туда, моим родителям это не понравится. Вам нужно будет помочь мне с ними, Холли. Я знаю, вам это не просто, но пожалуйста! Вы должны им сказать, что мне надо побороть в себе этот голос. Даже если я не смогу задушить его на смерть прямо сейчас, я смогу его хотя бы приглушить.

— Ладно, — говорит Холли, хотя ей это страшно. — Я это сделаю. — У нее появляется идея, и ее лицо светлеет. — Тебе надо поговорить с парнем, который вытолкнул тебя из-под машины.

— Я не знаю, как его найти.

— Билл поможет, — говорит Холли. — А сейчас расскажи мне об игре.

— Она сломалась. Ее машина переехала, я видела куски — и рада. Каждый раз, когда закрываю глаза, вижу тех рыбок, особенно розовых, за которых очки дают, и слышу эту песенку.

Барбара напевает мотив, но Холли он ничего не говорит.

Приходит медсестра, привозит еду. Спрашивает Барбару, насколько у нее болит. Холли становится стыдно, что она, прежде всего, об этом не спросила сама. Она с определенной точки зрения — очень плохой и невнимательный человек.

— Не знаю… — отвечает Барбара. — Может, баллов на пять…

Медсестра открывает пластиковую коробочку с таблетками и дает Барбаре маленький бумажный стаканчик. В нем две белые таблетки.

— Вот специальные таблетки на пять баллов. Будете спать, как ребенок. По крайней мере, пока я не приду проверить вам зрачки.

Барбара глотает таблетки и запивает водой. Медсестра говорит Холли, чтобы та долго не засиживалась и дала «нашей девочке» отдохнуть.

— Я очень скоро, — соглашается Холли. И когда медсестра уходит, наклоняется к Барбаре — лицо решительное, глаза горят: — Игра. Откуда она у тебя, Барб?

— Мне ее дал какой-то мужчина. Это было в «Березовом пригорке», мы там были с Хильдой Карвер.

— Когда?