Конец странствий

– Ах, эти? Но они только и думают о возвращении! Большинство из них мечтает оказаться дома. Они не верят в войну, и она им не нужна. У всех у них пышные титулы, громадные владения, богатства, которыми они хотят наслаждаться. Это по-человечески объяснимо. Что касается короля Неаполя, это кентавр – в перьях, тщеславный, как павлин, и ненамного умней его, в данный момент распустил хвост перед казаками Платова из русского арьергарда, которых он догнал. Они там едва не братаются! Казаки уверяют его, что русская армия при последнем издыхании, что дезертирство растет. Они также клянутся ему, что никогда не видели такого великолепного мужчину, как он, и он им верит, дурак!

– Это невозможно!

– Только не говори, что ты знаешь его и не веришь, что это возможно! Они так очаровали его, что он отобрал у всех штабных офицеров часы и драгоценности, чтобы подарить им... Ибо все, что было у него, он уже роздал! Да если бы я смог убедить Наполеона, армия ушла бы завтра...

– Может быть! Но почему этим занялись вы сами? По-моему, можно было найти готового рискнуть красноречивого человека среди миллионов подчиненных вам.

Он вздрогнул и удивленно глянул на нее.

– Что ты хочешь сказать?

– Что я знаю, кто вы, какое могущество в мире вы представляете! Вы тот, кого называют Черный папа!

Он резко сжал ее руки, заставляя замолчать, и тревожно оглянулся.

– Замолчи! Есть слова, которые никогда нельзя произносить. Как ты узнала?

– Это Жоливаль. Я рассказала ему, как вы показали Ришелье какой-то перстень.

Снова кардинал с грустной улыбкой пожал плечами.

– Мне следовало опасаться острого ума твоего друга. Он достойный человек и разбирается во многих вещах. Я счастлив оставить тебя на его попечение.

Смешанный с нетерпением гнев охватил Марианну.

– Оставьте в покое Жоливаля. Дело не в нем. Что я хочу знать, так это почему вдруг вы натянули на себя личину пророка и поборника справедливости! Сразу видно, что вы не имеете ни малейшего понятия о характере Наполеона. Действовать, как это сделали вы, значит неминуемо обречь себя на смерть, ибо он не мог прореагировать иначе: он принял вас за врага и шпиона.

– А кто тебе сказал, что я не являюсь и тем и другим? Врагом я был всегда и, хотя я не люблю слова «шпион», охотно признаюсь, что вся моя жизнь прошла на секретной службе, во мраке тайны.

– Вот почему я не понимаю, зачем вы выбрали яркий свет и громкие слова.

Он задумался, затем продолжал:

– Должен признать, что я ошибся в психологии корсиканца! Я рассчитывал на его латинский характер, даже средиземноморский. Он суеверен, я знаю! Я не мог найти ни более трагичную обстановку, ни более подходящий момент, чем среди бушующего пожара, чтобы попытаться повлиять на него... и довести до ума.

– А об этом пожаре вам, очевидно, известно было заранее...

– Действительно. Я был в курсе дела и испугался, увидев тебя здесь. Вот почему я предупредил тебя. И затем, когда я увидел всех этих людей... эту гигантскую армию, в составе которой я узнал некоторых из наших...

– Вы хотите сказать... из старого дворянства?

– Да... Сегюра, Монтескью... даже Мортемара, признаюсь тебе, сердце мое облилось кровью. Это и их также хотел я спасти, их, связанных судьбой с этим безумцем, гениальным... но обреченным! Не скрою от тебя, что, направляясь сюда, я хотел любой ценой уничтожить его и его приближенных. Я думал даже, да простит меня Бог, убить его...

– О, нет! Что вы! Только не это...

– Почему же? Те, кого я представляю, никогда в ходе истории не отступали перед таким грехом, когда считали, что благо Церкви этого требует. Пример тому... Генрих IV и другие. Но даю тебе слово, что я изменил свое мнение. И я вполне искренне просил его вернуться во Францию, прекратить бесконечные войны и царствовать, наконец, в мире.

Ошеломленная Марианна широко раскрыла глаза, глядя на прелата, словно он сошел с ума.

– Царствовать в мире, Наполеону? Полноте, крестный! Какая уж тут искренность? Как вы можете желать ему царствовать в мире, когда столько лет служите Людовику XVIII?

Готье де Шазей невесело улыбнулся, закрыл на мгновение глаза, затем обратил на крестницу взгляд, в котором она впервые прочла беспредельное отчаяние.

– Я больше не служу никому, кроме Бога, Марианна! Я играл, видишь ли, пан или пропал: или я выиграю... или потеряю жизнь, которая мне больше не нужна.

В крике Марианны смешались изумление и боль.

– Вы говорите это серьезно? Вы, князь Церкви, вы, облеченный властью и могуществом... хотите умереть?

– Может быть! Пойми, Марианна, на этом неслыханном посту, которого я достиг, я узнал много вещей и особенно я стал хранителем тайн Ордена. Самую ужасную я узнал совсем недавно, и это было для меня потрясением, худшим из всего, что мне довелось узнать до сих пор. Подлинный король Франции не тот, которому я так долго слепо служил. Это другой, хорошо упрятанный, который обязан этому человеку, его близкому родственнику, мучительной, несправедливой... преступной судьбой!