Конец света

Хотя нет, что за дискриминация: если уж всех по фамилиям, то и девочек тоже: Надежда Лебедева и Яна Бежинская. Вот теперь полный список.

Семь – неплохое число, пожалуй, даже изящней полутора Адамсовых дюжин (если считать вместе с завлабами). Кстати, отсутствие в нашей лаборатории философов и музыковедов отчасти компенсировалось широтой интересов наших технарей и математиков. Не то, чтобы Женя, по примеру своего знаменитого заокеанского предшественника специально экзаменовал их на этот предмет, да он и вообще сам ничего не решал: кого руководство МиМаМи назначило, те здесь и работали. Но факт, что молодой выпускник престижного вуза не пошел в коммерческую фирму, куда бы его, безусловно, с готовностью взяли, кое о чем говорит. Только вот Наденька с Яночкой были вполне среднестатистические девицы, и что их здесь держало, честно сказать, мы определить не беремся, но уж, во всяком случае, не стремление к познанию тайн Вселенной. Да от них это и не требовалось, а свои обязанности они выполняли отлично. Кстати, даже девочки не обращались к Жене по отчеству. Впрочем, за ним в лаборатории укрепилось имя Босс. Сперва в шутку, а потом все привыкли, и, вроде бы, его по-другому и назвать было неловко. Босс, и при этом – на ты.

Для полноты картины надо отметить, что за время существования сначала группы, а потом лаборатории через нее прошла еще тройка очень толковых, но для нашего рассказа оставшихся безымянными ребят. Они как раз и перешли отсюда в более хлебные места, в чем их, разумеется, обвинять никоим образом нельзя. Просто стоит отметить, что если лаборатория Адамса формировалась по принципу селекции, то тут в полной мере действовал естественный отбор.

Читатель, конечно же, догадывается, что не случайно рассказчик перескочил именно через четыре года, а не, скажем, через три или пять лет. Ну, право, не для того же, чтоб рассказать о том, что Антон Сергеевич сломал ногу. Как ни значительно это событие в масштабах семьи Беркутовых, оно попало в наш рассказ просто потому, что хронологически совпало с неким открытием, действительно представляющим общий интерес.

* * *

Или нет, пока еще не звездочки. Это более или менее к делу относится, но, наверно, можно и пропустить. Если кто спешит, конечно.

МАЛ (математико-аналитическая лаборатория, кстати, ее сотрудников весь институт ласково звал малышами) была создана для математико-аналитического обслуживания всех прочих лабораторий, секторов и отделов, но у нее были и собственные интересы. Нетрудно догадаться, что они касались клюп-частиц.

Любопытное зрелище представляла собой эта лаборатория. Пожалуй, больше всего она была похожа на студию детского рукоделия. Какие-то оригами свисали с потолка, повсюду были разбросаны картинки, нарисованные то ли юным дарованием, то ли взрослой бездарью, рядом – аналогичного качества фигурки из пластилина. Далее – разнообразные горелки, от раритетного керогаза до спиртового кипятильника; конструкции из реечек; бумажные и матерчатые парашютики; паруса и флюгеры из ватмана и картона (все – разнообразных форм и раскрасок); маски и орудия народов мира; посуда, шляпки, веера, и вдруг – настоящее чугунное ядро, противогаз времен ОСОАВИАХИМа или ржавые кандалы а-ля Емелька Пугачев. Глаза разбегались! Это – видимая часть айсберга, а то, что таилось, так сказать, под поверхностью воды, а если без метафор, то в памяти их компьютеров и в показаниях приборов, было известно только самим хозяевам МАЛ.

Зато в углу, где сидели девочки, царили порядок и уют. Здесь же стоял чайный стол, всегда готовый принять старших сотрудников, продолжавших с чашками в руках обсуждать свои проблемы. Порой научные вопросы плавно перетекали во вполне житейские, и тогда в их обсуждение втягивался весь наличный состав лаборатории. Потом неожиданно оказывалось, что снова говорят о работе. И где проходила грань между этими темами, различить было невозможно. Уж такая это была наука. Кстати, большинство вышеупомянутых и вовсе не упомянутых самоделок были сделаны именно Наденькой и Яночкой.

Единственное, в чем в лаборатории не было (извините за невольный каламбур) единства, так это музыка. Босс терпеть не мог песенок, которые норовили включить, пусть тихо-тихо, девочки. Того же «Робота», который «поможет в любом деле, только не в постели». Причем, если уменьшали громкость, он раздражался еще сильней: мол, невольно прислушиваешься и совсем отвлекаешься. Он какую-то чуму (по мнению молодого поколения) слушал, лишь бы было не по-русски или вообще без слов. Наташа Райская эти его пристрастия разделяла, но не так яростно за них билась. То есть, если без Жени девочки свое включали, она молчала. А Косте с Русланом это вообще без разницы было. Лишь бы что-то звучало. Что до Олега, то он все равно в наушниках сидел и только головой потряхивал в такт неслышной музыки, что, кстати, нисколько не отражалось на точности движений его рук.

И еще одно. Тоже, собственно говоря, открытие. Хотя к постижению секретов мироздания оно и не относится, но все-таки.