Конец света, моя любовь

Помню также свои впечатления от музыки и пения. Бабушка хотела развить у меня музыкальный слух, просила повторять за ней чижик-пыжика и тому подобные мелодии, я повторяла неохотно и фальшиво, и вскоре всем стало понятно, что музыкального слуха у меня нет. Но я помню, что я чувствовала, когда слышала музыку. Я чувствовала восторг, потрясение, музыка была для меня чистой стихией, стирающей субъектность, она растворяла меня, когда я слышала музыку – я словно переставала быть собой, выходила за свои границы, я сталкивалась с чем-то огромным, безмерным, космическим, и это было настолько сильное и личное переживание, что его нельзя было показывать взрослым. Повторить песенку правильно и вообще петь – это было то же самое, что прилюдно признаться в любви или плакать на глазах у всех. Это тоже было тайной и позором, бабушка не должна была догадаться, какие чувства во мне вызывает музыка, я не должна была повторять эти песенки за ней, чтобы себя не выдать. На моем музыкальном образовании быстро поставили крест, но первой моей мечтой из серии «кем я буду, когда вырасту» – было стать певицей.

В те годы мир был очарователен, как стихотворение, написанное на частично знакомом языке: некоторые слова ты понимаешь, а непонятные части целого дорисовываешь воображением, и они остаются загадочными, как бы в полумраке, на который ты набрасываешь свои фантазии и интуиции. А потом, когда ты узнаешь этот язык лучше и начинаешь понимать все слова, стихотворение становится слишком прозрачным, исчезает его «темная», таинственная часть, и оно утрачивает свое очарование.

Иногда я просыпалась по ночам и видела маленькое чудо: мерцание в воздухе, как будто в нем загоралось множество маленьких светлячков. Это происходило в моей комнате, я не спала и видела это много раз своими собственными глазами. Иногда перед сном меня охватывали какие-то странные вибрации, как будто я начинала раскачиваться, и возникало чувство, что я отделяюсь от тела. Обычно в этот момент я сильно пугалась. Один раз я как будто полетела в какую-то черную бездну и чуть не растворилась в ней. Иногда я просыпалась и обнаруживала, что вижу комнату с закрытыми глазами, сквозь веки, и в ней происходят разные чудеса: так, однажды по комнате в районе занавесок летал крест из золотого света.

Были поступки, за которые мне стыдно. Самый стыдный поступок я вообще не помню, мне рассказали о нем потом, через много лет. Мы с мамой были в гостях у тети Раи, подруги бабы Бебы. Она умирала от рака, была одинока и хотела отписать свою квартиру моей маме, если мама будет за ней ухаживать. Мама вроде особо не рвалась, но иногда приезжала, и в тот раз взяла с собой меня. Тетя Рая была старая и некрасивая, она стала со мной сюсюкать, полезла ко мне, и я сказала ей: «Не трогай меня, ты старая и некрасивая». Больше меня туда не брали, а квартиру маме так и не отписали. Бабушка рассказала мне об этом, когда мне было лет десять, желая показать мне тем самым, насколько я отвратительное существо, если способна на такое. Я была потрясена и долго плакала. В другой раз я была с мамой на новогодней вечеринке в ЦММ – Центре менеджмента и маркетинга, где мама работала переводчиком. Там каждый год были шикарные новогодние вечеринки, было много вкусной еды и куча детей, с которыми было можно играть. В тот год маму попросили изобразить на новогоднем празднике Снегурочку. Я никогда не верила в Деда Мороза, мне с самого начала сказали, что его нет, но мама предупредила меня, что другие дети верят и что я не должна никому говорить, что Снегурочка – моя мама. Однако эта тайна оказалась слишком трудна для меня, чтобы ее не разболтать. Мы играли с какой-то девочкой, и я не выдержала и похвасталась, что Снегурочка – моя мама. Девочка горько плакала, ее кинулась утешать ее мама, говорила ей, что я все придумала, чтобы произвести на нее впечатление, но девочка, похоже, все поняла.