Конец света наступит в четверг

– Вот именно: у каждого своя работа. Эти способы касаются только Министерства госбезопасности. И используются разумно и экономно, для общего блага и в высших интересах нации. Но Лео Пиктон, конечно, знает об этих возможностях. То, как он намеревается их применить с помощью Томаса Дримма, несет прямую угрозу правительству и народу в целом.

– Но Дримм – ребенок!

– У него лишний вес, плохие оценки, отец-алкоголик и мать-психолог, которая его изводит. Вот он и решил отомстить всему миру.

– И всё-таки он ребенок! – настаивает министр.

– Это значит, что он станет взрослым, если мы оставим его в живых.

– Подождите, – волнуется Борис, – вы меня совсем запутали, а ведь у меня скоро матч!

Лили Ноктис нажимает на клавишу и возвращает на экран стадион, до отказа заполненный нетерпеливыми болельщиками.

– Ладно, идите, – улыбается она. – Я должна была подготовить вас к встрече с ним. У нас есть веские основания полагать, что сегодня после матча Томас Дримм выйдет на контакт с вами и начнет шантажировать. Выслушайте его внимательно и примите правила игры. Министр госбезопасности согласен со мной: или мы ликвидируем мальчишку, или будем с вашей помощью манипулировать им, чтобы взять под контроль профессора Пиктона.

– Я вас уже не слушаю: я медитирую.

Опустив веки, Борис сгибает ноги, вытягивает руки и принимается вращать торсом. Услышанное сильно расстроило его, но министр старается думать о чем-то еще более грустном – о своей дочери, – чтобы предстоящее испытание не слишком будоражило нервы.

Что касается меня, если я и есть Томас Дримм, то я должен чувствовать надвигающуюся опасность, но мне как будто закрыт доступ к моим собственным чувствам.

Борис Вигор встает и дважды хлопает в ладоши. Входит начальник канцелярии и докладывает, что машина подана.

– Я выиграю! – объявляет министр Лили Ноктис.

– В таком случае, – отвечает она ласково, – вы застанете меня здесь после матча, и мы отпразднуем победу. Я уже начала смотреть.

Она вытягивает ноги на диване, повернувшись к экрану, на котором тысячи зрителей в тесноте и давке скандируют имя Бориса Вигора.

– Я иду к вам! – отзывается их кумир.

И он выходит, стараясь не смотреть на длинные загорелые ноги Лили Ноктис, покоящиеся на подлокотнике белого дивана.

Едва за ним закрывается дверь, кончик шпильки начинает летать по клавиатуре в часах Лили. Вместо стадиона для менбола на стенном экране возникает черно-серая туча, по которой пробегают помехи.

– Вы здесь, мои дорогие?

Она увеличивает громкость. Через несколько секунд сквозь бульканье помех пробивается высокий звук. По экрану бегут полосы, на черном фоне возникают и множатся белые точки, и вот сквозь экранную рябь постепенно проступают силуэты. Появляется маленькая рука. Потом еще одна. Вырисовывается лицо, но тут же тонет в бесформенной массе, которая образует всё новые контуры: лица, лица, лица… Целая гроздь изменчивых маленьких лиц, которые стараются стать узнаваемыми. Пристальный взгляд Лили Ноктис мрачнеет, становится жестким в свете отблесков экрана.

– Меня зовут Айрис Вигор, мне девять с половиной, – произносит она медленно, сдавленным голосом.

Гроздь лиц растекается в стонущую полужидкую массу, на поверхности которой постепенно проступает лицо маленькой девочки с двумя косичками.

– Это я, это я! Айрис Вигор – это я!

Прерывающийся, синтезированный голос с металлическим тембром старается имитировать веселые детские интонации.

– Пап, смотри, как я высоко забралась…

– Ладно, ладно, – прерывает встревоженная Лили. – Не утруждайся: твой отец тебя никогда не услышит. Никто из живых не может тебя слышать, только я.

– Помогите, мадам, я совсем одна!

– Ты меня не интересуешь. Слушай внимательно. Я посылаю тебе частоту, на которую ты настроишься и тогда услышишь человека, с которым сможешь поговорить. Расскажи ему о себе, облегчи душу, опиши свои страдания. Ему это пойдет на пользу, и тебе станет гораздо легче. Сосредоточься: посылаю частоту.

Рябь на экране вдруг становится неподвижной, будто замороженной. Тишина сопровождается падением напряжения в сети, из-за которого в комнате на мгновение тускнеет свет.

– Спасибо, мадам! – сильно и ясно звучит с застывшего экрана голос умершей девочки.

– Мадемуазель, – поправляет Лили Ноктис, томно потягиваясь.

– А мы, а мы? – молит нестройный хор детских голосов.

– А вы заткнитесь! – отрезает Лили и выключает экран.

После нескольких секунд молчания она поднимает голову к потолку и спрашивает:

– Ты по-прежнему в порядке, Томас? Да, вот что тебя ждет, когда ты умрешь. Малоприятный загробный мир для тех, кому еще не исполнилось тринадцать, правда?.. Из моих слов ты делаешь вывод, что тебе осталось жить меньше трех месяцев, и, возможно, ты прав. Удивляюсь, что такой шок не вырвал тебя из сна. Ты смелый, Томас Дримм. Или тебе всё это нравится. Ты такой хороший мальчик, а тебя тянут за собой силы Зла, и ты спрашиваешь почему? Скоро поймешь. Не терпится, чтобы ты пришел ко мне собственной персоной померяться силами, молодой человек…