Конец света состоится при любой погоде

– Вот так. Ты же Сергеевна у меня. Я ещё беременна тобой была, когда он сел в очередной раз. По крупному делу, на пятнадцать лет. Первое-то время я ещё моталась в зону с передачками, письма ему писала, а потом рукой махнула. Мне пятнадцать лет тогда целой жизнью казались… А что тебе об этом никогда не говорила – уж извини.

Мать замолчала. Я сидела окаменев. Последние её слова доносились до меня уже будто из-за стены, не совсем внятно. Отец, это мой отец, не виденный мной никогда, даже на фотографиях. Отец, о котором я столько мечтала ребёнком, надоедая в поисках ласки случайным материнским знакомым. Мой отец – вор, человек, разрушающий бизнес моего мужа и для этого устраняющий людей налево и направо. Всё это не склеивалось в моей бедной голове. Я спросила мать, и голос мой показался мне самой безжизненным, как объявление диктора по вокзальному радио:

– И чего вы теперь хотите?

– Договориться. Ты вот от ментов прячешься сейчас, но всю-то жизнь по-страусиному не пробегаешь, с головой под крылом. А если действовать с умом – эту ситуацию можно повернуть, как надо. Фактически на тебе никаких подозрений сейчас нет, кроме твоего мусорка, который у нас под ногами путался, и пришлось его на всякий случай прирезать. Но это всё решаемо. Имеется у нас в полиции человечек, который за зелёные бабки и отцу родному наркоту подбросит. Самое трудное было – его перекупить, зато связи у него наверху сильные, и он любое дело в силах прикрыть…

– Уж не Кацман ли?

– Догадлива. Садись, пять. Он самый. А дальше – всё просто. Семья наша, громко говоря, воссоединяется, бизнес будем вести вместе и заживём так, как тебе даже не снилось. Градов твой пусть чалится, срок ему выпишут хороший. А когда вернётся – если вернётся, конечно, – ему подъяснят, что дёргаться даже и не стоит пытаться.

– А если я не соглашаюсь?

– И такую возможность мы просчитали. Откажешься – попросту пальцем не шевельнём, чтобы тебе помочь. Будешь находиться в розыске – без денег, без связей. Потеряешь всё, что имела до сих пор. А муженька твоего начнут годами катать по тюрьмам да зонам, до изжоги. И никаких денег не хватит, чтобы его оттуда выцарапать. Это наша реальность российская позволяет. И последнее. Димку мы у твоей подружки забрали. А пока ты будешь щемиться от ментов, я его воспитаю, как надо. Должна же я наверстать свой бабушкин стаж. А, Оленька?

Я молчала. Мать взглянула на часы и погладила меня по плечу:

– Доча, я тебя с окончательным выбором прямо сейчас не тороплю. Есть ещё один вариант решения проблемы: переписываешь свою контору на меня через нотариуса. Безразлично – продаёшь или даришь. И тогда – свободна: мы даём тебе хорошие деньги, возвращаем сына и – прячься, беги на край света, туда, где самолёты звук теряют. Я тебя знаю. Думаю, что ты со своей гордостью такой выбор в итоге и сделаешь.

Она протянула мне клочок бумаги с телефонным номером:

– Вот, возьми. До полуночи буду ждать твоего звонка. А там – извини, если что не так. Нас с отцом тоже время поджимает, да и денег на то, чтобы провернуть здесь всё, ушло немало. Так что месяца на раздумья дать тебе не могу. Ну всё, пока.

Мать коснулась сухими губами моего виска, поднялась и пошла не оборачиваясь. Через пару подъездов её ждала иномарка, синий BMW. Из машины вышел и открыл перед ней дверцу тот самый серенький неприметный мужичонка, слежку которого за собой я засекла пару дней назад. Мой отец? Да не может быть! Скорее, тот самый Миха, про которого говорил Гриф.

BMW рванул с места и ушёл за угол. Я, в свою очередь, завертела головой по сторонам в поисках Аркаши Бобона. Тот, видимо, наблюдал за нашим разговором со стороны, потому что материализовался передо мной практически моментально. Ничего я ему объяснять не стала, просто попросила зайти вместе со мной в квартиру к Степановне, потому что в одиночку я бы уже не вынесла того, что ожидала обнаружить там. Аркаша по-джентльменски кивнул и молча пошёл за мной в подъезд.

Судьбы на весах

Как затейливо выражались писатели в старину, злосчастное перо моё не нашло бы достаточно сил, чтобы описать картину, увиденную нами. Могу сказать лишь одно – умерла Степановна страшной смертью. Я позвонила в «скорую», сообщила адрес, и это было всё, что я пока смогла сделать для своей верной, но теперь уже покойной подруги…

По количеству пролитых за последние дни слёз я вполне могла бы соперничать с этим дождливым августом. До самого посёлка, где жил Гамлет, я судорожно рыдала на заднем сидении машины. Только что у меня отняли сына, я потеряла навсегда ещё одного дорогого мне человека и чувствовала, что этим дело не закончится. Бобон стоически молчал, лишь время от времени сочувствующе поглядывая на меня в зеркало заднего вида.