Конец цепи

Название деревни в переводе с немецкого означало «холм», и в принципе он был ее основной достопримечательностью. Она состояла из нескольких потемневших от времени дощатых домов, разбросанных по обе стороны единственной извивающейся змеей улицы, асфальтовое покрытие которой в течение многих лет вело неравную борьбу с тающим снегом и в конце концов пошло на компромисс, отдав часть своей поверхности ямам и трещинам.

А на заднем плане альпийские склоны поднимались к небесам.

И где-то по другую сторону от них находился замок и альпийское озеро и все то, от чего они безрезультатно пытались убежать.

У них ушел час, чтобы добраться сюда от полигона.

Вертолет упал на землю всего в сотне метров от них, но они не знали почему, и, естественно, им оставалось лишь догадываться о причине.

А они выбрались из черной «ауди» и, совместным усилиями освободившись от связывавших им руки пут, отправились подальше от усеянного железным хламом поля с еще догоравшими на нем обломками.

Им требовалась еда, тепло и сон.

И они надеялись найти это в видневшейся вдалеке деревне. Думали, кто-то еще остался там и поможет им, но по отсутствию автомобилей и заколоченным окнам уже издалека догадались, что на подмогу им не стоит рассчитывать.

Люди, скорее всего, уехали, забрав с собой все самое необходимое.

Они шли между домов по единственной улице, и таблички на фасадах рассказывали, какая деятельность кипела здесь совсем недавно, где находилась парикмахерская, а где магазин или что-то еще. И стучали во все двери, надавливали на их ручки, но все было заперто, и нигде они не получили ответа.

Начало темнеть, температура опустилась ниже нуля, и успевшие за день оттаять лужи снова покрылись льдом, сейчас хрустевшим у них под ногами.

Им требовалось найти место, где провести ночь.

И в конце концов они выбрали дом, где старая и ветхая дверь позволяла попасть внутрь без особого ущерба для нее.

Они помылись под краном в чьей-то ванной.

Очистили раны от грязи при помощи полотенец, которые кто-то заботливо выстирал, высушил и аккуратно сложил. От них пахло стиральным порошком, и они лежали в шкафу и ждали вовсе не их, а кого-то другого, кому, пожалуй, уже не суждено было вернуться назад.

В кухне они нашли кофе и консервы. А потом ели молча, Вильям – сидя на большом диване в гостиной, а Жанин в кресле по соседству. И воспользовались тарелками, чтобы не уронить ничего, хотели показать себя пусть и незваными, но вежливыми гостями, не желавшими ничего запачкать, словно хотели, чтобы у них была возможность посмотреть хозяевам в глаза, попросить прощения за вторжение в их жилище и в качестве извинения сказать, что они ведь ничего не испортили.

Еда наверняка имела какой-то свой вкус, но они не чувствовали его.

На экране телевизора, стоявшего на полке перед ними, мелькали кадры последних событий.

Города, деревни, поселки.

Люди в специальных защитных комбинезонах, тела, которые свозили на поля и сжигали на огромных кострах. Отчаянные попытки остановить эпидемию.

Повсюду.

– Огонь, – сказала Жанин.

А Вильям сидел молча.

– Который положил конец всему.

Последнее он не слышал, так тихо она это произнесла, скорее выдохнула.

Но ему и не требовалось. Он знал, что она имела в виду.

Они дошли до конца сейчас.

Это был последний стих.

Первый вертолет приземлился поздно вечером, и еще несколько должны были прибыть в течение ночи. Франкену предстояло пожимать руки президентам и премьер-министрам, их ближайшим помощникам и членам семей. И даже если он знал, что время от времени его будет одолевать любопытство, все равно не собирался спрашивать почему.

Почему именно эти люди оказались здесь.

У него уж точно и мысли не возникло бы задать такой вопрос.

Просто так было сказано. Никто не мог спасти всех, только небольшое количество. И приходилось выбирать, кого именно, и таким образом это бремя переходило к кому-то другому.

И абсолютно не имело смысла обсуждать правильность такого подхода, никто не заслужил того, что случилось, и оценить, кто имеет право спастись, а кто нет, было просто невозможно. Речь шла об отчаянной попытке сохранить человека как вид. И тогда личности не играли никакой роли.

Гигантскому авианосцу предстояло оставаться в море так долго, как это потребуется. И в конце концов зараза должна была исчезнуть, и тогда, но не раньше, им следовало вернуться на землю.

Пожалуй, это могло получиться. Лучшей возможности не существовало. Наверное.

Но что-то ведь требовалось делать, и они приняли такой план. Франкен уже слышал, как команда называла их корабль Ковчегом. А его за глаза, возможно, Ноем. И ему не нравилось это.

Не потому что сравнение было плохим.

А поскольку оно соответствовало истине, какой бы пугающей она ни выглядела.

За такими заботами проходил час за часом. Настроение на борту оставляло желать лучшего, и у всех новоприбывших были красные от слез глаза и одновременно бледные и испуганные лица, и никто не ставил под сомнение необходимость такого шага, но и благодарности от кого-то тоже вряд ли стоило ожидать.