Конец цепи

Колеблющийся свет лихорадочно ласкал его сбоку, и в темном коридоре его силуэт в результате приобрел белые контуры, словно он не имел никакого отношения к замку и просто парил в воздухе сам по себе, но с ногами на полу и с пистолетом перед собой.

И Франкен поднял свой.

Уже держал наготове двумя руками, просто на нужной высоте, чтобы прицелиться.

Разочарованный. Естественно, он догадался. Но все равно разочарованный.

– Ты же знаешь, моя работа забрать их, – сказал он.

– Да, знаю, – ответил Коннорс.

Тогда почему? Почему ты поступаешь так? Останавливаешь меня, нарушаешь предписания, остаешься в замке, а не прибываешь на судно, и что, черт возьми, произошло с вертолетом?

Все это он хотел спросить. Но не стал.

В неясном свете заметил что-то во взгляде Коннорса.

Нет. Не во взгляде, а во всем лице, оно блестело от пота, напряжения и боли, а такой блеск Франкен видел раньше.

– Ты болен.

И их взгляды встретились.

– Сколько сценариев, – сказал Коннорс. – И все равно я и близко не мог придумать ничего подобного.

Он дернул плечом с целью показать, что имел в виду. Это. Здесь и сейчас, и замок, и ты, и я. Здесь все закончится, и как, черт возьми, мы могли это знать?

Франкен смотрел на него. С одной стороны и с другой. От него требовалось забрать их данные, но Коннорс блокировал путь.

– Ты знаешь, для чего я здесь, – сказал он.

И Коннорс покачал головой. Не потому, что не знал, это ему было известно более чем хорошо, просто он не собирался уступать.

– Помнишь, как мы всегда говорили, что в конечном итоге лучше спасти хоть небольшое количество, чем все погибнут вместе?

Франкен не ответил. Каким бы ни стало продолжение, у него возникло ощущение, что оно ему не понравится.

– Но мы не будем среди тех, кого спасаем.

Они стояли так, с пистолетами, направленными друг на друга, оба прекрасно понимая их бесполезность. Это была ситуация, не поддающаяся никаким правилам, чисто патовая, если пользоваться шахматной терминологией. Коннорс сам представлял большую угрозу для Франкена, чем какое-то оружие, а пуля Франкена не могла убить Коннорса вернее, чем болезнь, которую он уже носил в себе.

– Пропусти меня, – сказал Франкен.

Коннорс покачал головой.

– Я не хочу стрелять в тебя.

– А ты и не будешь, – ответил Коннорс.

И что-то в его голосе помогло Франкену понять.

Свет со стороны. Мерцающий свет.

Они находились снаружи от крематория, и только сейчас он понял, в чем дело, черт бы побрал Коннорса, черт бы побрал все, и он подбежал к двери, хотел заглянуть в комнату.

Коннорс дал ему подойти. Пятился назад, не опуская свое оружие, позволил встать на пороге и осознать увиденное.

Тишина. А потом:

– Ты не сможешь!

Это был Франкен. У него перехватило дыхание от нахлынувших эмоций.

Он повернулся в дверях, пистолет все еще поднят, тупиковая ситуация, не значившая ничего, скоро все должно было закончиться для них обоих, и никто не мог ничего сделать с этим.

В комнате за его спиной по ту сторону прозрачного экрана шипел огонь, тепло которого пробивалось наружу сквозь закаленное стекло, а на вращавшихся в его сторону роликах лежал один-единственный предмет.

В глубине танцевали языки пламени, точно такие же когда-то поглотили Уоткинс, а теперь им на поживу двигался ящик оливкового цвета, и, когда только он попадет к ним, все должно было закончиться.

А вокруг конвейера стояло еще множество ему подобных. Покрашенных серой, зеленой и еще черт знает какой краской.

А на них красовались белые и золотистые тексты на русском, английском и множестве других языков.

– Так все будет, – сказал Коннорс.

Они как раз добрались до деревянной двери, за которой начиналась винтовая лестница, ведущая на террасу, где им требовалось начать спуск вниз.

И Жанин уже преодолела десяток ступенек вверх, когда обнаружила, что слышит только свои шаги.

И повернулась.

Наклонилась, чтобы дверь попала в ее поле зрение.

– Я не могу, – сказал он просто.

Он стоял там снаружи от двери, смотрел на нее. Даже не сделал ни единого шага вверх по лестнице. И она спустилась на ступеньку вниз, еще на одну, а потом поняла, что у них нет времени, и чем, черт возьми, он занимается?

– В чем дело? – спросила она сердитым голосом, ничего не понимающая, и глубоко разочарованная, и испуганная, и разозленная одновременно.

А он покачал головой.

– Жди меня пять минут, – сказал. – Если я не приду, то продолжай сама.

Она прорычала в ответ, даже сама не знала что, настолько обескураженной была, но он и не слышал этого также. Уже исчез, судя по шуму шагов, побежал куда-то.

А она сжала зубы от злости и подумала, что, если старый идиот так хотел умереть, мог ведь сделать это раньше.

Но с другой стороны, уже знала, что не позволит ему это.

Франкен первым опустил свое оружие.

И Коннорс последовал его примеру.

А потом они просто стояли там.

Коннорс улыбался.

По его лицу текли слезы, но он плакал не потому, что ему было грустно, просто они наконец добрались до финишной черты, и он улыбался с такой теплотой и спокойствием, что это удивило, нет, опечалило и расстроило Франкена, и тот по-настоящему понял, что все кончено.

Коннорс рассказал ему.