Конец цепи

А потом они сидели еще несколько мгновений, оказалось, что им не о чем больше говорить, и, когда это стало понятно обоим, Коннорс распрямил спину, встал и пошел мимо Вильяма к проходу, идущему от алтаря к выходу.

– Еще одно дело, – подал голос Вильям за его спиной.

И Коннорс повернулся:

– Да?

– Как я догадываюсь, это не позволит мне ходить повсюду, куда я захочу, по всему замку?

Коннорс улыбнулся. Весело, искренне и дружелюбно.

– Ты же не идиот? – ответил он. А потом добавил: – И мы тоже.

Затем он повернулся, продолжил прогулку в направлении высокой деревянной двери и оставил Вильяма наедине с картинкой мира, которую тот еще был не в состоянии понять, среди комнаты, пытавшейся убедить его в чем-то другом.

* * *

Вильям все еще неподвижным черным силуэтом сидел на скамейке перед окном, которое вроде бы должно было переливаться всеми цветами радуги, но светилось как белое поле на всех мониторах, когда Коннорс двадцать минут спустя вошел в центр наблюдения, закрыл за собой тяжелую дверь и занял место посередине комнаты рядом с Франкеном.

Оба воздержались от разговора, словно присутствие Вильяма на экранах перед ними позволяло ему слышать их, как будто любое необдуманное слово или громкий голос помогли бы ему понять конфликт, который лежал почти на поверхности и просто ждал нужного момента, чтобы заявить о себе в полный голос.

Когда Франкен наконец заговорил, его голос звучал тихо и спокойно.

– Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, – сказал он.

– Ты знаешь это столь же хорошо, как и я, – ответил Коннорс.

Франкен ничего не сказал. Ждал продолжения.

– Я хватаюсь за соломинку. Вот что я делаю.

– Надеюсь, ты выбрал правильную соломинку.

Франкен услышал свой собственный голос. В нем пробивались язвительные нотки, пусть он и хотел сохранить свои эмоции при себе, и он взял себя в руки, заставил замолчать и просто смотрел перед собой.

Он был горько разочарован. Не только тем, что ситуация вот-вот могла выйти из-под их контроля, а тем, как Коннорс предпочел идти собственными путями, действовать своими методами, заполучил на свою сторону других, пусть подобное противоречило всем правилам и предписаниям, которые они сами создали и за которые голосовали. Это было неправильно, и время выбрано хуже некуда.

– Как много она знает?

– Они по-прежнему не уверены, что правильно это оценивают.

– А если мы позволим им сравнить их данные? Что случится тогда?

Коннорс пожал плечами:

– Мы же свели ее с Уоткинс.

– Да. И насколько хорошо все получилось?

Коннорс одарил его усталым взглядом. Он был не в состоянии вступать в дискуссию снова.

– Почему ты так боишься, что они поймут?

Франкен посмотрел на него. Неужели он еще не понял?

Ответил спокойно и деловито, стараясь не показать раздражения:

– Предположим, Сандберг справится. Предположим, его старая категория безопасности еще чего-то стоит. Несмотря на то что нам известно о его состоянии и о том, что он пытался сделать с собой. Предположим, он сумеет сохранить тайну в данном случае.

Он посмотрел в глаза Коннорса.

– Даже если он справится, у нас есть еще Хейнс.

– Да, но разве я об этом спрашиваю?

Коннорс покачал головой в ответ, повторил тем же деловитым тоном:

– Чего ты боишься?

Франкен ничего не сказал. Это ведь был риторический вопрос, скорее всего, Коннорс очень хорошо знал, в чем опасность.

– Того, что она расскажет? Так? Что мы должны будем отпустить ее, а она поведает миру то, что нам известно?

Франкен не ответил. Естественно, именно это беспокоило его. Плюс еще куча другого, что могло последовать.

– Тогда, по-моему, ты не того боишься, – сказал Коннорс. А потом добавил: – Если мы когда-нибудь отпустим ее, это будет означать, что все закончилось. Так что нечего бояться.

И Франкен вздохнул. Покачал головой. И ответил наконец.

– Почему? – сказал он. – По одной простой причине. Наш самый большой враг – паника. И именно ее я хочу избежать любой ценой.

– Я тебе не кажется, что немного поздно для этого?

– Я не фаталист, Коннорс. А ты?

Коннорс не ответил.

– Ведь если кто-то из нас фаталист, ему здесь не место.

Они стояли молча.

Разговором они загнали себя в тупик, где уже бывали не раз, и единственным выходом из него было молчание, и они старались избегать встречаться друг с другом взглядом, пока чертово ощущение полной безысходности не улеглось.

– Сандберг получил ключ, – сказал Коннорс наконец.

И Франкен знал, что он имел в виду. Пусть будет как будет.

– Тогда остается только надеяться, что они не поймут, о чем речь.

– Пожалуй, – согласился Коннорс. Посмотрел на Франкена.

Не должны.

Но не сдержался и добавил это все равно:

– Или дело обстоит так, что это единственная надежда, которая у нас есть.

19

Мужчина, сидевший в одиночестве в маленькой совещательной комнате и глазевший в одну точку перед собой, прилично похудел за последнее время.

Еще недавно он выглядел хорошо сложенным и отлично тренированным, и никто не поверил бы, что профессор археологии может выглядеть таким образом. А его взгляд оставался бодрым, несмотря на прятавшиеся в нем беспокойство и грусть.