Конец века

— Пролистал внимательно, — решил я особенно не акцентировать внимание на знании предмета, хотя книжки этого псевдоисторика в бытность свою студентом почитывал. На контрасте, так сказать. И даже зачитывался. Занимательным казалось это чтиво, чего уж там. Профессионально скроено и момент для вброса удачный. Правда, в двадцатых её уже в бумаге днём с огнём было недостать, в отличие от остальных поделок этого предателя. Ну да хрен с ним, с этим бывшим капитаном-танкистом. Мало ли сейчас этой контры повылезает изо всех щелей. Дуста не напасёшься. По сравнению с их тявканьем нынешние государственные рулилы куда покруче дел наворочают.

— И чего думаешь? — не перетерпел моего молчания Саня.

— А чего тут думать? Рома — идиот. За что и будет отдуваться. Если в бутылку не полезет, то свою тройку получит в конце концов.

— Нет, я про «Ледокол» спрашивал, — вцепился в меня с горящими глазами Саня.

— Книжка как книжка, занимательная, явно рассчитанная на коммерческий успех. Ща хайпануть на нашей обосравшейся перестройке разве что ленивый не хочет. А деньги, если и пахнут, то недолго.

— Хайпануть? — лицо Сани вытянулось от удивления. Блин, я так ещё больше спалюсь. Надо тщательней контролировать речь.

— Хайп, Шура, по-английски значит «шумиха», хайпануть — прорекламировать себя агрессивно, со скандалом, обманом и навязчиво. Андестенд ми?

— Анде…йес! — до Сани, наконец, дошло.

— Всё, бандерлоги! Интервью окончено. Всем хорошего дня. Роме мои соболезнования. А улетел. Пишите письма, — на самом деле я решил поспешно свалить, так как, похоже, своим не совсем обычным поведением начал загонять себя же в ловушку.

Ещё бы несколько минут и Мурик с Саней раскрутили бы меня на бесполезную политическую дискуссию. На что я бы уж точно не хотел тратить время. Тем более, зная, чем в итоге закончится эта многоголосая обывательская говорильня.

В коридоре перед дверьми деканата был перехвачен вездесущим Матько. Да так, словно физрук собирался следующим движением бросить меня через бедро. Я слегка напрягся, а Матько только тихо матюгнулся.

— Луговой, мля, ну ты…крепкий. Не сдвинешь. Наш человек! Не забыл про соревнования? Обещал!

— Всё помню, Савелий Никитич.

— В следующее воскресенье, сбор в восемь тридцать утра. На Комсомольском пруду.

— Буду как штык!

— Молодец! А зачёт я тебе у завкафедрой подписал, только что ведомость в деканат сдал. Так что не подведи, сынок.

— Ух ты! — невольно вырвалось у меня, — оперативность физрука порадовала, — спасибо Савелий Никитич.

— Себе спасибо скажи, Луговой. Бывай! — и Матько скрылся в студенческом водовороте.

До лекции было ещё почти четверть часа, я открыл дверь деканата.

— Доброе утро, Сапфира Султановна, — я положил на стол перед замдекана определение с кафедры общественных наук.

— Здравствуй, Луговой, — взгляд Шахерезады деканата лечебного факультета упёрся прямо в мой фингал. Даже кожа зачесалась. — Слишком быстрый ты, джигит. Неосторожный.

— С чего бы? — невольно вырвалось у меня.

— Бегаешь по коридорам… вон, косяки лицом задеваешь… — на безукоризненных щеках Сапфиры едва обозначились небольшие ямочки. Издевается, мадам заместительница декана.

— Так это же всё дело житейское, — попытался я заговорить голосом шведского мужика в самом расцвете лет. Я же мужчина, пусть молодой и недостаточно ловкий!

— Ну, ну…неловкий. Что с кафедрой иностранных языков?

— Так сегодня как раз собирался.

— Хорошо. Принесёшь разрешения сам. Мне. На той неделе график экзаменов тебе составим. Ох, и заварил ты кашу, Луговой. И чего не сиделось? В медицинском, знаешь ли, экстернат не очень приветствуется. Тем более, на начальных курсах. Пришлось замолвить словечко Василь Василичу.

— Я отслужу, Сапфира Султановна, верой и правдой! — я прижал руки к груди и подобострастно склонился над столом замдекана, преданно глядя ей в лицо.

Та верно оценила мой спектакль.

— Поди-ка ты вон, шут гороховый! — и, уже аккуратно закрывая дверь в кабинет, я услышал: «Конечно, отработаешь…куда денешься?»

«Интересно, — подумал я, устраиваясь в аудитории на самом последнем ряду, — если ночь и утро так насыщены событиями, чего ждать днём?»

Но день занятий в институте вышел на редкость серым и скудным на события. Лекция, семинар, затем снова лекция. Если бы не сидевшая за два ряда передо мной всё та же Машка Сикорская, идеально прямой спиной которой и шикарной косой я любовался битый час, то и вовсе, можно сказать, провёл время впустую под монотонные описания строения и структуры тканей нервной системы.

Воображение, подстёгиваемое неугомонным либидо, так навязчиво дорисовывало контуры спортивной фигуры сокурсницы, заинтересовавшие меня ещё на физкультуре, что я забыл об аксиоме материальности мысли и не успел отвести взгляд после того, как Мария неожиданно повернулась.

Видимо, все мои мысли и желания были настолько красноречиво написаны на моём украшенном фингалом лице, что щёки девушки немедленно вспыхнули.