Конец великой войны

Докторский нож, положенный иначе, завертелся сам по себе с все возрастающей скоростью, описал полукруг и, покачавшись, успокоился, только теперь лег лезвием в сторону, противоположную той, куда он раньше был направлен.

— Послушайте, господа, может быть, все мы пьяны?

Инженер набил трубку.

— Насколько я могу судить, это можно объяснить только одним — магнитным притяжением. Нож играет здесь роль стрелки компаса. Как вам известно, стрелка компаса указывает не прямо на север, а на магнитный полюс. Возможно…

— Но, черт возьми, — перебил его старший офицер, — эти ножи указывают не на север, а на восток. Магнитный полюс ведь не на востоке.

— Верно, голубчик. Я и не говорю, что он на востоке. Я же только говорю, что где-то на земле произошел какой-то переворот, создавший, так сказать, местный магнитный полюс. И притом силы огромной и близко отсюда, ибо для того, чтобы заставить вертеться эти ножи, даже и на гладкой тарелке, магнитное притяжение должно быть очень сильным.

Как вы увидите впоследствии, догадка инженера была недалека от истины.

Это был лишь один из многих тысяч мелких инцидентов, наблюдавшихся во Фландрии перед концом войны и, по большей части, оставляемых без внимания. Потом эти странные явления прекратились, и о них позабыли.

II

В марте, когда союзные армии готовились к большому общему наступлению, пошли странные слухи. Из окопов, французских и английских, приходили донесения о том, что германский огонь значительно уменьшился, что неприятель обнаруживает упадок духа, об огромном количестве сдающихся и перебежчиков. Дезертиры жаловались на дороговизну пороха и снарядов; шепотом рассказывали, что у Круппа на заводе что-то неладно. Не то он взлетел на воздух, не то разрушен неприятельскими летчиками, учинившими на него грандиозный налет.

Оптимисты уже шептали волшебное слово: Рейн. Пессимисты криво усмехались я говорили, что это они уже слыхали раньше. Но люди, которые знали, которые оценивали факты с точки зрения фактов, а не газетных предположений и выводов, за несколько дней до общего наступления переглядывались как-то странно. И за объяснением ходить было недалеко…

Я уже говорил, что на фронтах слабость сопротивления в одном участке уравновешивалась более упорным противодействием на другом, так что, в общем, положение оставалось неизменным. Но так как война шла на истощение, знающие люди ждали постепенного <падения> сопротивления неприятеля вообще и, хотя старались подтолкнуть его отдельными удачно рассчитанными ударами, но все же знали, что оно наступит еще не скоро.

Но вот, — если только можно было верить ежедневно, почтя ежечасно поступающим донесениям, — обнаружилось необычайное ослабление противодействия неприятеля. Моральный эффект, для получения которого при нормальных условиях потребовалось бы несколько месяцев, тут получился в несколько часов. И, вдобавок, причина была необъяснима. Нигде, ни на одном из театров военных действий германцы за последнее время не понесли решительного поражения.

И, наконец, настал день, — величайший день в истории человечества. Все подробности этого дня начертаны буквами в сердце Мира, и я только вкратце напомню факты. Великое совместное наступление России, Италии, Франции и Англии, которому предшествовал убийственный ураганный огонь на всех фронтах, началось в 3 часа пополудни 15 марта 1917 года и мгновенно, словно телепатическим путем, на всех фронтах, — кроме только итальянского — все, до одного человека поняли, что конец настал — Германия разбита.

В течение нескольких часов неприятель бойко отстреливался, затем вдруг перестал. Казачьи войска преследовали бегущих германцев на восточном фронте; на западном французы и англичане миллионными армиями продвигались вперед беспрепятственно. Это было уже не продвижение на четыре или на двадцать километров; нет, германцы повсюду обратились в беспорядочное бегство. В двух-трех местах только они оказывали упорное сопротивление, но оно, разумеется, было раздавлено. В вершине железнодорожного узла Ла-Бассей рота прусских гвардейцев отказалась сдаться и, перебив вчетверо больше своего состава, полегла вся до одного человека. А офицер, командовавший ею, застрелился в момент появления шотландской резервной дивизии — и был похоронен с подобающими воинскими почестями.

И так было на всех фронтах. Воспитанное прежними опытами убеждение, что с одной пехотой ничего не поделаешь и при каждом продвижении вперед надо ждать, пока будут поставлены на новые позиции тяжелые орудия, не оправдалось. Тяжелая артиллерия осталась позади в этом стремительном наступлении и, однако ж, оно шло успешно. Кавалерия предпринимала лихие объезды и заезды, разрезала неприятельские ряды, как бумагу. Наступление приняло такой бурный характер, что пришлось сдерживать войска, чтоб они не вышли из-под контроля… Тогда генеральные штабы союзных держав еще не верили, что с германцами действительно покончено, и опасались ловушки…