Когда я начал изучать динамические процессы в истории человечества, то разумно ожидал, что это «чуждое» вторжение на территорию историков вызовет немалое сопротивление. Вместо лобовой атаки, если использовать военную метафору, я решил выполнить фланговый маневр. В ту пору подавляющее большинство историков решительно возражало против математических подходов к истории, но вот специалисты в различных смежных дисциплинах (каковые справедливо называть историческими социальными науками) были гораздо более восприимчивы к таким идеям. К 2000 году многие социологи, заинтересованные в понимании истории, досадовали на ограничения, которые налагал на их исследования «культурный поворот», отрицая значимость и необходимость количественных методов. Такие перепады коллективного настроения вполне типичны для общественных наук. Культурный поворот был реакцией молодых поколений ученых на количественные методы, модные в 1970-е годах (клиометрия – количественная экономическая история и процессуальная археология – ее приверженцы выступали за строгое применение научного метода). Тогда критики взяли верх и установили новую ортодоксию, но теперь настала их очередь сопротивляться энтузиазму следующего поколения. Словом, семена клиодинамики упали на подготовленную почву.
У меня не отняло много времени найти союзников в исторической социологии (включая Джека Голдстоуна), в экологической и экономической истории и в эволюционной антропологии. Мы не всегда соглашались в том, что считать основными движущими силами, объясняющими различные наблюдаемые нами эмпирические закономерности, но признавали, что теории должны подкрепляться моделями, а теоретические предсказания необходимо проверять данными.
Это был приблизительно 2010 год, и уже существовало целое море полезной информации, по которому можно было перемещаться благодаря компьютерам, которые стали широко применяться историками и археологами, о чем свидетельствовало развитие цифровых гуманитарных наук. На самом деле мы были, образно выражаясь, смущены богатством, а не подавлены бедностью. Выводить большие теории было намного проще во времена Карла Маркса, когда данные об исторических обществах почти отсутствовали (а европоцентристская направленность фактически гарантировала, что данные будут браться именно из подобных обществ). Создание иных, лучших теорий стало возможным в силу внезапного изобилия данных.
Но как получить их в свое распоряжение? Часть уже была преобразована в данные – числа, расположенные в строках и столбцах электронных таблиц, которые можно загрузить и использовать для анализа. Впрочем, даже такая оцифрованная информация сулила проблемы, в ней часто отсутствовали, как говорят специалисты по данным, метаданные, или данные о данных, объясняющие, что означают те или иные числа. Например, столбцы в электронной таблице могут иметь неинформативные заголовки («Var23», «Var24» и т. д.), относящиеся к переменным с номерами двадцать три, двадцать четыре и т. д. Но что означает «Var23»?
Вдобавок на тот момент только небольшая часть сведений была оцифрована. Большинство содержалось в книгах, статьях из академических журналов, труднодоступной «серой литературе», скажем, отчетах об археологических раскопках. Некоторые же и вовсе находились в головах отдельных ученых. Очень хотелось завести робота-паука, который ползал бы по разумам экспертов и собирал из них нужную информацию, но это, конечно, научная фантастика. Поэтому пришлось пройти сложный путь.
Реальный исторический макроскоп называется Seshat: Global History Database. Проект Seshat был запущен в 2011 году, когда я познакомился с социальным антропологом Харви Уайтхаусом. Когда я изложил идею исторической базы данных, Харви сразу же осознал ее потенциал, и мы решили добавить эту базу в качестве элемента заявки на крупный грант, которую он собирался подавать. К счастью для нас, заявку профинансировали, и мы начали набирать научных сотрудников, экспертов и аспирантов. Проект расширился за счет привлечения антропологов, историков, археологов и специалистов по данным, которые помогали нам с техническими вопросами создания базы данных.