— Гарольд верит, что спасает мир. Джеггет верит в то же самое. Боюсь, что выращивание цветов не удовлетворит мои импульсы. Я не могу жить, Джерек, если не чувствую, что моя жизнь приносит пользу.
— Я люблю тебя! — это было все, что он мог ответить.
— Но ты не нуждаешься во мне, мой дорогой, она поставила поднос и подошла к нему. Он обнял ее.
— Нуждаетесь? — сказал он. — В каком смысле?
— Я женщина. Я старалась измениться, но безуспешно. Я просто замаскировала себя, и ты сразу же понял это. Гарольд нуждается во мне. Мой мир нуждается во мне. Ты знаешь, миссионерская работа. Я не была бездеятельной в Бромли, Джерек!
— Уверен, что не была, Амелия, дорогая.
— Если только у меня нет чего-нибудь важного, чтобы оправдать свое существование…
— Ничего нет более важного, чем ты сама, Амелия.
— О, я понимаю философию, которая утверждает это, Джерек…
— Я не говорил философски, я констатировал факт, Амелия. Ты — все, что мне дорого в моей жизни.
— Ты очень добр.
— Добр? Это правда!
— Я чувствую то же самое к тебе, как ты знаешь, мой дорогой. Я не люблю Гарольда. Я вижу, что нет. Но у него есть определенные слабости, которые могут быть уравновешены моей силой. Что-то во мне было удовлетворено раньше, что не удовлетворяется больше. По-своему, в самой твоей уверенности, твоей невинности, ты сильный…
— У тебя есть… как это… характер?… который отсутствует у меня.
— Ты свободен. У тебя есть концепция свободы настолько огромной, что я едва начинаю ощущать ее. Ты был воспитан в убеждении, что нет ничего невозможного, и твой опыт подтверждает это. Я была воспитана, что почти все невозможно, что жизнь — это страдание, а не радость.
— Но если я имею свободу, Амелия, ты имеешь совесть. Я даю тебе мою свободу. В обмен ты даешь мне свою совесть, — он говорил серьезно. — Разве это не так?
Она посмотрела ему в лицо.
— Возможно, — она вернулась к своим чашкам, подняв поднос. Джерек вскочил, чтобы открыть дверь. — Но хочет ли этот мир того, что мы вместе сможем дать ему?
— Он может нуждаться в нас больше, чем осознает.
Она взглянула на него, когда он последовал за ней в кухню.
— Тогда, Джерек Корнелиан, я подозреваю, что ты унаследовал хитроумие своего отца.
— Я не понимаю этого.
— Ты способен состряпать самые убедительные аргументы применительно к случаю. Ты намеренно пытаешься успокоить меня.
— Я изложил только то, что было у меня на уме.
Она задумчиво мыла чайные чашки, протягивая чистые ему. Не зная что делать с ними, он лишал их веса, так что они и поплыли к потолку и колыхались под ним.
— Возможно, мой дорогой.
— Особенно это с самого начала я искал в тебе, ты помнишь.
Она улыбнулась.
— Правда.
— Значит в сочетании мы что-то даем миру.
— Нет, — сказала она, — этот мир не нуждается во мне. Зачем я ему?
— Давать ему содержание.
— Ты говоришь только об искусстве.
— Содержание очень важно для него, без этого внешняя сторона быстро теряет смысл.
— Ты видишь мораль только в искусстве? — она поискала чашки, заметила их у потолка и вздохнула.
— Содержание картины заключается в ее значении.
— А не в предмете изображения?
— Думаю нет. Мораль дает смысл жизни. Во всяком случае форму.
— Содержание это не форма?
— Без содержания форма пуста.
— Я не понял тебя. Я не привык спорить в таких терминах.
Они вернулись в гостиную, но она направилась в сад. Он пошел за ней. Воздух наполнял сладкий запах множества цветов. Она недавно добавила насекомых, нескольких птиц, поющих на деревьях и кустах.
Было тепло, солнце расслабило их обоих. Они пошли, держась за руки, по тропинке между розовыми клумбами, как гуляли в их первые дни вместе. Он вспомнил как она исчезла из его рук, когда он был готов поцеловать ее. Он выкинул из головы дурные предчувствия.
— Что, если бы эти кусты были без листьев, — сказал он, — если у роз не было бы запаха, у насекомых цвета. Они были бы неудовлетворительными, а?
— Они были бы незаконченными. Хотя есть современная школа живописи… была такая школа, в мое время… которая делала из этого достоинство. Они, кажется, назывались флейтистами, я не уверена…
— Возможно, отсутствие чего-то, должно было тоже что-то говорить, Амелия.
— Не думаю, чтобы художники, стремились к этому. Они утверждали, что нужно рисовать только то, что видит глаз. И, я уверена, это невротическая теория в искусстве.
— Вот! Неужели ты лишишь этот мир своего здравого смысла? Позволишь ему стать невротическим?
— Я считала его таким, когда впервые пришла сюда. Теперь я поняла что-то, и что является невротическим в сложном обществе, может абсолютно здоровым в примитивном. И во многих аспектах, должна сказать, твое общество имеет много общего с теми, которые наши путешественники встретили, когда впервые высадились на островах южного моря. Чтобы быть грешником, человек должен знать, что это такое. Это моя ноша, Джерек, а не твоя. Хотя ты, кажется, просишь возложить ее на себя. Ты видишь, я не совсем эгоистка, я немного делаю добро.
— Ты придаешь смысл моей жизни. Она не имела бы его без тебя, — они стояли у фонтана, наблюдая за золотыми рыбками. На поверхности воды были даже насекомые, чтобы кормить их.