Конфетка для отпрыска

Поворачиваюсь к Богдану и наблюдаю за ним. По нему видно, что он спокоен сейчас, но и серьезен не меньше. И не надо много ума, чтобы понять о чем он в данный момент думает. Аккуратно касаюсь его плеча, чтобы не напугать. Хотя о чем это я? Напугать такого человека практически невозможно. Он иногда знает, что я хочу сделать или сказать, до того момента, как я сама решу.

— Все нормально? — почти шепотом спрашиваю, чтобы Катюша не услышала.

— Нормально, если не считать, что мне до чертиков это надоело. Мне как можно быстрее нужно решить вопрос с папашей и твоим договором.

Сейчас меня начинает съедает совесть. Я готова себе руки отрубить за то, что связалась с Райским и подписала тогда этот чертов договор, даже не прочитав его перед этим. И ведь я даже не знаю, что в нем написано. Но теперь из-за всего этого, проблемы не только у меня и Богдана. Теперь и Катюше грозит опасность, а это самое страшное.

— Прости… — убираю руку и отворачиваюсь в окно.

— Хватит, Ир, — он берет меня за руку, — Выкарабкаемся. Только сейчас нужно быть очень осторожными. Особенно тебе и Кате.

— А что с документами? Елена Сергеевна поможет?

— Обещала. Сказала, что постарается все уладить. Если возникнут какие-то проблемы, она сообщит.

— Хорошо, — выдыхаю я, а потом вспоминаю, — А мы в какой дом едем? В твой или к Михаилу?

Богдан почему-то начинает улыбаться. Он вообще очень сильно изменился. Я даже поймала себя на мысли, что если бы изначально узнала его таким, то влюбилась бы в него намного раньше. Конечно в нем все еще есть та жестокость и ненависть, с которой он прожил всю свою сознательную жизнь, но он оттаивает, это видно. Даже Михаил это заметил и пару раз подколол его, на что Богдан практически не среагировал. Ведь даже зверь может оказаться не таким уж страшным и злым, если подарить ему любовь и ласку. И мне кажется, у меня получается. А у Катюши и подавно. Рядом с ней он просто тает.

— Что смешного в моем вопросе? — смотрю на него удивленно.

— Думаю Сокол уже не переживет этого. Мы и так нарушили его уединение, хоть он и отрицает это. Он привык быть один, сколько его знаю. Закоренелый одиночка и холостяк, мать его.

— Это он пока не встретил еще ту, в которую по настоящему влюбился бы, — спорю с ним я, — Вот увидишь, найдется и на твоего Сокола птичка! И тогда посмотрим, как он запоет!

— Не буду спорить, — продолжает смеяться, — Хотел бы я на это посмотреть. А пока что, лучше поедем к нам, а потом решим. Комнату отдадим Кате, а сами как-нибудь, на диване, в гостиной.

Конечно же я соглашаюсь с ним. Ребенку нужна отдельная комната, в которой у нее будет все. И игрушки, и ее личный шкаф с одеждой, и стол, за которым она будет рисовать, и кровать с большим количеством маленьких подушечек. Все, что должно быть у каждой маленькой девочки, и все, чего не было у меня. Эта малышка, у которой нагло отняли родителей, заставив ее повзрослеть раньше времени, просто обязана обрести счастье. И мы с Богданом ей в этом поможем.

Дальше мы едем молча. Катя продолжает уничтожать сладости из пакета, которые мы приобрели по пути к ней, не забывая угощать ими своего плюшевого друга. А еще она напевает какую-то мелодию себе под нос. Мне она кажется очень знакомой, но я никак не могу вспомнить ее.

— Ира! — Катюша вырывает меня из напряженных попыток вспомнить песню, — Возьми! Она такая вкусная! И Богдану тоже дай!

Она протягивает мне две карамельки, завернутые в блестящие фантики синего и красного цветов.

— Тебе красную, ты же девочка. А Богдану синюю, потому что он мужчина, — добавляет она, чем заставляет нас обоих улыбнуться.

— А у тебя живот не будет болеть от такого количества сладкого? — интересуется Богдан, разворачивая синий фантик и кладя конфету в рот.

— Нет! — резко протестует Катюша, — Потому что то, что нравится, не может быть вредным!

— Даже хорошего нужно понемножку, — говорю ей я, отправляя в рот свою конфету.

И не успевает пройти и пяти минут, как меня одолевает приступ нестерпимой тошноты. На лбу появляется испарина, перед глазами все кружится и я только успеваю громко закричать.

— Останови машину!

Богдан резко жмет на тормоз и съезжает к обочине. Я же только успеваю открыть дверь и меня тошнит прямо не выходя из машины. И когда приступ заканчивается, я медленно выхожу и глубоко дышу свежим воздухом.

— Богдан! Что с ней? Что с Ирой? — кричит испуганная Катя.

— Это у нее от конфет, Катюш. В детстве много ела, теперь вот не лезут больше, — выдает он, прекрасно зная, что я все слышу.

Поворачиваюсь в его сторону и гневно смотрю ему в глаза. Затем замечаю, как Катя тихонечко убирает свои недоеденные сладости обратно в пакет, отставляя его подальше от себя. Еле сдерживаюсь, чтобы не рассмеяться.

— Тебе лучше? — спрашивает с улыбкой на лице, — Можем ехать?

Я молча залезаю обратно в машину.

— Меня укачало! Что в этом смешного? — все еще злюсь на него.

— Надо в аптеку заехать, — как бы невзначай бросает он.

— Зачем в аптеку? Все со мной нормально, Богдан! Я не больна! — почему-то я совершенно не хочу пить никакие лекарства.