Конфетки, бараночки…

– Но речь ведь о доме шла, а вовсе не о квартире…

– Полагаю, вы все варианты желаете посмотреть, – мягко улыбнулся он.

– Истинный риэлтор! – вздохнула я. – И все же мечтаю о своем домике, ну, примерно, как у госпожи Ляпуновой, только поближе к центру и чтобы гостиная больше, а сараи во дворе вовсе не обязательны.

– Право, такое затруднение – выбор! – лукаво протянул Перекатов. – «Если бы губы Никанора Ивановича да приставить к носу Ивана Кузьмича…» В Малом театре завтра Гоголя ставят, позволите пригласить вас, Алена Дмитриевна?

– Искуситель! Это вы намекаете, что мне опять в гостинице ночевать?

Вместо ответа Сергей Петрович припал к моей руке дружеским поцелуем, но я только посмеивалась, вспоминая медвежьи объятия Зарубина возле вешалки в чайной.

Вернувшийся в коляску Самарский окинул нас ревнивым взором и бросил мне на колени колючую веточку с крохотными розовыми бутонами. Неужели таким манером надеется расположение заслужить? А все же давно мне цветов не дарили. Приятно…

– Спасибо, Алексей Павлович!

Теперь уже Перекатов кряхтел от досады, что сам не догадался услужить. Зато Самарский приосанился и сделал глазки. Я же как роза цвела, купаясь в мужском внимании. А потом пошли недоразумения.

Первым делом осмотрели мы помещение на Цветном бульваре в четырехэтажном красивом доме со швейцаром при входе, но мне показалась странной цена, всего пятьсот рублей. Выяснилось, что предлагается годовая аренда, а купить квартиру в Москве нет возможности. Все владельцы больших домов сдают комнаты и квартиры внаем.

Я поблагодарила спутников за увлекательную экскурсию и уточнила запрос. Дальше мы проехались по Тверской, завернули в Камергерский переулок, оценили владения сенаторов и генералов, немного устали и решили наведаться в приличное заведение пообедать, раз завтрак сегодня не задался.

Перекатов звал снова к Тестову или в «Эрмитаж», открытый французом Оливье, Самарский же нахваливал Большой Московский трактир Гурина.

«Ах, каких там поросят подают… Последние месяцы жизни их нарочно жирными сливочками кормят».

Так я остановилась на трактире Гурина, где еще не бывала. Заведение устроено с размахом. Под высокими потолками блестели роскошные люстры.

Чернобровые молодцы – половые словно летали над полом в белоснежных рубахах. Один умудрился в каждой руке на двух пальцах нести по увесистому на вид чайнику.

Близ камина, сдвинув столы, что-то бурно обсуждали господа с растрепанными шевелюрами в расстегнутых пиджаках. Пол был усыпан исписанными листами бумаги в чернильных кляксах.

– Издатели куролесят! – небрежно заметил Самарский. – Это Петухов. Бульварная пресса. Опять будут смаковать, как ротмистр Козлович был замечен у черного входа вдовы советника Гребеньковой или как на Хитровке избили и ограбили богатого иностранца. А что он в Хитровке забыл, спрашивается? Ндравы русские изучал… Так получи по щам и сусалам.

– Фи, Алексей! – поморщился Перекатов. – Откуда ты берешь эти грубые выражения?

– Вы разве против народной речи, Алена Дмитриевна? – обратился ко мне Самарский за поддержкой.

– Ни в коем разе! Однако во всем надо меру знать, – уклончиво отвечала я.

– Золотые слова, – ободрился Самарский. – Позвольте ручку…

– С вашими церемониями оставите даму голодной! Лучше посоветуйте лучшие блюда в меню.

Мужчины переглянулись и жадно принялись обсуждать кушанья.

После шумных переговоров мы заказали стерляжью уху и молодого можайского поросенка под сметаной и хреном, а также белого рябчика в соусе с овощами. Причем к каждому блюду Самарский с видом знатока подбирал особую закуску и хмуро наставлял полового:

– Принеси-ка нам, любезный, паштету из гусиной печени да заливное говяжье…

– Студень «Саратовский» смею рекомендовать-с… – не отставал половой.

– Горчицу к нему не забудь и зелень!

– Как можно-с? Помилуйте!

– Да рыбки соленой подай и буженины порежь…

Самарский вопросительно косился на меня, словно спрашивая дозволения расширить список. Я с важным видом изучала колечко на пальце и нехотя добавила известную фразу из советской комедии:

– «Почки заячьи верчёные, головы щучьи с чесноком, икра чёрная, красная, и заморская – м-м-м… баклажанная…» Да чего скромничать, один раз живем – тащите все!

Половой растерянно глянул на меня, потом виновато пожал плечами:

– Простите покорно, барыня! Таких блюд не держим-с. Почки только телячьи имеются, а щука в печи ныне целиком томится. Прикажете подать?

– На сегодня, пожалуй, довольно. Шучу, граждане-господа! Что пить будем?

Мужчины предложили оценить известную у Гурина водочку на смородиновом листе, также я выбрала грушевый компот и медовуху. Каждое блюдо и напиток я планировала только попробовать, разумеется, но это как уж получится. Не зарекаюсь.

Между тем в зале прибавилось народу. Грузно ступая, вошел дородный мужчина в огромной шубе, за ним парочка чиновников, судя по мундирам, следом тонкий чисто выбритый господин с моноклем на цепочке. Пока мы ждали поросенка и закусывали винегретом, Самарский вертелся ужом, разглядывая публику и вдруг сорвался с места к издательскому кружку.