Однажды, находясь под воздействием лишнего кубка вина (а может, мерцание свечей окутало красавицу Агнессу магическим флером?), граф Раймон воспылал к ней страстью. Тщеславие баронессы пропело победный марш, и она ответила на его чувство. Она и прежде имела возможность убедиться в легендарной щедрости графа, после того же, как Агнесса стала его любовницей, на нее пролился обильный золотой дождь. В качестве постоянной денежной ренты властелин Юга передал ей половину пошлины от торговли сукном в Тулузе. Воистину царский подарок! Однако его любовь оказалась столь же быстротечной, сколь и страстной. Охладев к Агнессе, Раймон стал терзаться угрызениями совести, не зная, как завершить прискучившие ему отношения. Но внимательная женщина вскоре избавила его от нежелательного замешательства.
— В последнее время, мессир, вы все больше скучаете рядом со мной, о чем красноречиво говорит ваш взгляд. Меня это удручает.
— Вам показалось, дорогая Агнесса. Возможно, это просто усталость, — ответил Раймон, однако смущение противоречило его словам.
— Раймон, вы считаете меня умной женщиной? — поинтересовалась Агнесса, с загадочной полуулыбкой поглаживая себя по шее кончиком толстой косы.
— Безусловно, вы одна из умнейших дам при моем дворе! — Граф охотно прибегнул к лести, желая уйти от неприятного разговора. Он зачарованно следил за движением каштановых волос в женских руках.
— Тогда не лукавьте со мной! Я достаточно хорошо вас знаю и не собираюсь обременять…
— Но, мадам, вы неправильно меня поняли…
— …и предлагаю вновь вернуться к исключительно дружеским отношениям.
Раймон нравился Агнессе как правитель и друг, но совершенно не впечатлил ее в роли любовника. Однако эти откровения мудрая баронесса, разумеется, оставила при себе. Граф же, не подозревая об истинных причинах, повлиявших на ее решение, проникся к Агнессе уже несокрушимым уважением, и это еще сильнее укрепило их дружбу на долгие годы.
***
— Жаннета, тебе больше нечем заняться?! — раздраженно воскликнула Агнесса, увидев у двери посудомойку, — та сидела на низеньком табурете и чистила песком закопченный котел.
Служанка, захлопав ресницами, залепетала что-то в свое оправдание, но рассерженная баронесса, не удосужившись ее выслушать, быстро вошла в жаркую и шумную кухню, где все шипело и булькало. Висевшие на стенах сковородки, кастрюли и черпаки сияли начищенными боками, а вереницы кувшинов, горшков и мисок, расставленных на полках, соперничали друг с другом разнообразием форм и размеров. Пройдя возле гигантского очага и споткнувшись о тяжелые щипцы, Агнесса негромко чертыхнулась и принялась отыскивать глазами главного повара среди бесчисленных слуг, бросившихся в разные стороны под ее грозным взглядом. Наконец она заметила повара возле стола, на котором покорно лежала огромная щука.
— Мартин, у твоих помощников нет более важных дел? — Агнесса сердито тронула его за плечо и махнула рукой в сторону испуганной посудомойки.
— Не люблю грязную посуду, — устало улыбнулся невысокий мужчина, вытерев капли пота на круглом добродушном лице. — Не волнуйтесь, моя сеньора, мы работаем без отдыха, и уже почти все готово.
— Ты уверен, что вы успеете?
— Конечно. Вы и ваши гости останетесь довольны. — И Мартин, не совсем вежливо отвернувшись, вновь сосредоточился на щуке, намереваясь сотворить из нее кулинарный шедевр.
Взгляд хозяйки потеплел. С удовольствием втянув ноздрями аппетитный запах томившейся в горшочке на углях мясной подливы, щедро сдобренной чесноком и ароматными пряностями, баронесса отправилась взглянуть на слуг, занимавшихся украшением большого зала и сервировкой праздничного стола.
Агнесса ждала в гости графа Тулузы. Вчера он прислал к ней гонца со связкой битой дичи — видимо, после удачной охоты — и запиской, извещающей о его намерении поздравить дочь баронессы со вступлением в брачный возраст. Это было лишь предлогом, но предлогом обескураживающим! Каким образом граф — после несчастий, обрушившихся на него за последние три года, — помнил такие мелочи, как возраст детей своих вассалов? Разумеется, Агнесса догадалась об истинной цели визита. Смертельно уставший Раймон искал у подданных утешения и поддержки, чтобы, напитавшись их теплом, продолжить борьбу.
Длившаяся более двух лет война истощила его моральные силы. Как ловко римский понтифик натравил одну половину Франции на другую под благовидным предлогом искоренения катарской ереси в Лангедоке!