Конфискованная земля

Они долго трясли и стискивали друг другу руки. Потом Сейдали вытащил откуда-то старый тюфяк.

— Садись, поговорим.

Хасан уселся прямо на землю.

— Слава аллаху, половину уже убрал! — сказал он.

— Да, поторопиться не мешает. От Мастана всего можно ожидать. Не успеешь оглянуться, как он конфискаторов пришлет.

— Теперь это не так-то просто. Пришлось ему смердеть впустую.

— И то правда.

Хасан вновь погрузился в задумчивость. Сердер Осман заметил это.

— Эх, поскорее бы с урожаем разделаться! — вздохнул он. — Ибрам говорит — в касабу театр приехал. Вот бы сходить!

— Театр — это здорово! — поддержал его Сейдали.

Хасан был настроен серьезно.

— Сначала дело кончить надо, в театр успеем.

— Душа тоскует! Грех разве — немного потешить свою душу?

— Там одна баба так тянет газели[25] — век бы слушал!

— И животом играет?

— А как же, брат? — развел руками Сердер Осман с видом знатока. — Какой без этого театр?

— Давайте махнем в касабу?

— Мечтала голодная курица об амбаре с ячменем… — улыбнулся Хасан. — Дело прежде всего!

— А после молотьбы свадьба будет. — Сердер Осман помахал в воздухе кепкой. — У Мустафы!

— Да ну? — удивился Хасан.

— Теперь уж точно — обещание получил. Надрывался, бедняга, — пупок наружу. Все боялся, не отдадут за него.

— Да уж ломались там, словно невеста — дочь падишаха.

— Все-таки добился своего!

— Он терпеливый, как дервиш… — Вытащив кисет, Сердер Осман опять стал крутить для всех цигарки.

— Фабрика ты, что ли! Крутишь одну за другой, как машина, — засмеялся Хасан, увидев три аккуратные самокрутки.

— Дело привычное, брат. Коль куришь контрабандный табачок, ко всему привыкнешь.

Брат Сейдали встал и взялся за косу. Отдохнули — хватит! Рассиживаться некогда.

В эти дни вся деревня на полях. Трудное это дело, жатва. Ох и трудное! Все силы высасывает. Идет человек по полю, машет косой, а в запястьях резь, опухшие руки деревенеют. В дни жатвы руки у крестьян все время сжаты в кулак, словно они каждую минуту собираются драться. Если разогнуть тяжелую, набухшую крестьянскую ладонь, она сплошь покрыта трещинами и мозолями. Покосишь с неделю, все косточки начинают ныть, так что по ночам невозможно заснуть.

— Много еще работы! — вздохнул Хасан.

— Справимся, не горюй. Поможем друг другу.

— Благодарствую, Сейдали, — поднялся Хасан. — Пора отправляться.

— Заходите еще!

— Мы-то зайдем, — отозвался Сердер Осман. — Но и ты в долгу не оставайся!

— Приду! Счастливого пути!

— Проща-ай!

Солнце палило нещадно. В этот год уборка пришлась на начало рамазана[26]. Голодные люди чуть не падали на работе. Наконец с грехом пополам скосили и заскирдовали хлеба. Обмолот решили начать после праздника.

Долгожданный праздник! Все настроены торжественно. Сразу после утреннего намаза высыпали на улицу. Сначала надо поцеловать руку у отца и матери. Потом поклониться всем старикам села, почтить память умерших за прошедший год, посетить семьи покойных. Обычай этот соблюдается свято, поэтому во время праздника все межсемейные распри затихают.

Так прошел первый день праздника. На второй все собрались под большой чинарой, где были устроены качели. Давул, зурна[27] — все здесь, как полагается. В первый день качели отдают в распоряжение детей, а потом уж и взрослым можно побаловаться.

Хасан, Сердер Осман, Рыжий Осман, Сейдали, Сулейман небольшой группой прохаживались около качелей.

— Ну, кто со мной? — крикнул Сердер Осман.

Откликнулась вся компания. Каждый дал давулджу[28] пять курушей — для крестьянина большие деньги. Первым сесть выпало Хасану. Два парня взялись за концы длинной веревки из конского волоса, приводящей качели в движение, — и снова началось ликование зрителей.

Взмах за взмахом качели набирают высоту. Под конец голова человека мелькает уже где-то в ветвях чинары. Особой удалью считается взлететь так высоко, чтобы доска вертикально к земле была, но не каждый решается на это.

Хасан взлетал все выше.

— Держись, Хасан! — подбадривали снизу.

Молодец Хасан, ничего не боится! Давул и зурна славят его удаль — гудят бодро и призывно, как во время борьбы пехливанов[29]. Наконец парни отпустили веревку, качели стали постепенно останавливаться. За Хасаном была очередь Рыжего Османа.

— Не очень-то раскачивайте, а то у меня голова закружится! — с деланным страхом кричит он сверху.

— Ой, ой, шлепнется сейчас! — в тон ему вопит Сердер Осман.

Зрители покатываются от дружного хохота. Чем выше взлетает Рыжий Осман, тем смешней его шутки. Смех не умолкает вовсе.

— Покачаемся — и в касабу, — предложил Сейдали.

— Пошли! — обрадовался Сердер Осман.

В этот момент со стороны реки раздался выстрел, за ним второй, третий…

— Пистолет, — определил Хасан.

— Наверняка били — три выстрела, — добавил Сердер Осман.

— Уж не драка ли, спаси нас аллах?

Рыжий Осман мигом спрыгнул с качелей.

— Идем!

По дороге уже спешили люди. Друзья догнали их.

— Из пистолета палили, верно ведь? — возбужденно бросил Хасан.

— И мне так показалось, — подтвердил Кель Бакырлы из толпы.

— А может, жандармы едут?

— Да нет, кто-нибудь развлекается…

— Зачем же попусту тратить пули?