Конфликты в Кремле. Сумерки богов по-русски

Не личность творит историю, утверждала при­чесанная под Сталина теория, а народ. На звание «народ» не тянули ни пресловутая «номенклатура», ни правительство, ни даже внешне всемогущее По­литбюро. Все снизу доверху было покроено, при­гнано, извращено на потребу «главному», воссе­давшему на одном или нескольких креслах кряду. Нашим богам по табели о рангах было тесно в ра­зумных пределах. Они не довольствовались положением верховных властителей, ниспосланных провидением. Будучи зачастую не способными извлечь из суммы фактов элементарный смысл, они претендовали на всезнание, всепонимание и всевидение, на непогрешимость в предсказаниях и деяниях, жаж­дали жертвоприношений.

По всякому поводу советская пропаганда трезвонила: человек может ровно столько, сколько он знает. Но кто больше других старался приделать к стенам уши и возвести перед всеми ушами стену, непроницаемую для вражеских «голосов»? Лучше пусть наши граждане не могут, ибо не знают, чем усомнятся в официально «в основном построен­ном» счастье.

Самое закрытое общество было открыто всем семи эфирным ветрам и поветриям. Оно не могло адаптироваться к сложившемуся глобальному информационному пространству. Вложи Советс­кий Союз средства, потраченные на противодей­ствие «идеологическим диверсиям», в модерни­зацию своего информационного аппарата, отдача наверняка была бы куда заметней. Для этого, од­нако, надо было сохранить веру в самое себя, в правоту своих идей и проповедуемых ценностей. Оценки экспертов в расчет не принимались. Раз­ве что мнение знатоков, про которых Г. Киссин­джер заметил: «Эксперт есть тот, кто правильно синтезирует и выражает идеи тех, кто его нанял».

Искусство не требует признания его произведе­ний за действительность. Политика, напротив, дол­жна быть адекватна реальности и непрерывно вы­давать свидетельства своей действенности, умения управлять событиями вместо того, чтобы ограни­чиваться их регистрацией. И тут неумение найти и сказать правду — порок, который никаким умени­ем вещать неправду не покрыть.

Сталин — жестокое предупреждение против обо­жествления личностей, против того, чтобы безотчет­но вверять им свое будущее. Он не заслужил того, чтобы посмертно вмешиваться в процесс отделения семян от плевел. Кого-то, возможно, опечалило бы, если бы сталинизм канул в Лету. Пугало поныне схо­дит за аргумент, особенно когда нет охоты вникать в существо или представляется повод побередить ос­тавленные тираном раны.

Увы, эти раны — неизбывная часть сталинского наследия. Но особенно живучими и заразительны­ми оказались гиперболизированное до абсурда повелевание как самоцель, превращающая причуды и вывихи, мании и предрассудки в стратегию и так­тику «усовершенствований» и экспериментов над подданными. Самодержцы, не ведавшие и не веда­ющие запретов и стеснений, тешат таким способом неуемное тщеславие, своего беса, принародно вы­сеченного еще Ф.М. Достоевским.

Истина о надругательстве над социализмом в СССР, о выхолащивании того, что в идеале долж­но было наполнять понятия народовластия, граж­данских свобод и достоинства человека, рано или поздно пробьется сквозь напластования ханжества и клеветы. Это обязательно случится, и не в по­рядке исторической очередности, не дожидаясь, пока откроются тайники инквизиции и подногот­ная неисчислимых бесчинств, учиненных под сенью креста. Никак не затянуть в исповедальню колониализм и его собратьев, изведших под ко­рень дюжину-другую цивилизаций: им не с руки своим покаянием ссорить уходящее второе тыся­челетие с грядущим третьим.

Живая жизнь все расставит на положенные мес­та. Сойдет на нет идолопоклонство, подобостраст­но сопрягающее даже нечто само собой разумею­щееся с земными светилами различной яркости и величины. Мастерам чинопочитания и дифирамбов заглядывать бы время от времени в святцы. Тогда скорее прекратили бы они есть начальство глаза­ми и думать ушами, не забывали бы совета боять­ся подлого, коему ты выказываешь уважение. Тем более, что про людей никогда не известно, когда в них кончается ангел и начинается дьявол.

Справедливость — социальная, межнациональ­ная, экологическая, сколько бы ее ни третировали, являет собой сердцевину «общечеловеческих цен­ностей», тот совместный знаменатель, что призван и способен уберечь от заката не отдельные режимы и престолы, но человечество, как таковое. Суще­ствует ли сей знаменатель? Не мираж ли это, лишь кажущийся объективной категорией, совокупнос­тью неоспоримых аксиом и критериев? Вычислить общее, соединяющее судьбы наций, удастся, воз­можно, легче, если вникнуть в мысль Нильса Бора: противоположности не исключают одна другую, а дополняют.