Конфликты в Кремле. Сумерки богов по-русски

Между тем голова должна была трещать от недоумений: Вашингтон и его попутчики по НАТО взламывали оборонительную систему Организации Варшавского договора, призвав в помощники… СССР. Советское руководство небезуспешно доказывало, что обеспечение безопасности стало преимущественно политической задачей. Но доказывало это применительно только к себе и своим союзникам при выжидательном поведении атлантистов. Как иначе прикажете квалифицировать тот факт, что перестройщики искали сделки с «главным противником» без координации действий стран – членов Организации Варшавского договора или даже за спиной союзников? Как «расширительное толкование», согласно американской терминологии, нового политического мышления? Или, будем беспредельно терпимыми и вежливыми, как нелояльность?

В 1988–1990 годы меня приглашали практически на все заседания «комиссии Зайкова». Этот институт, возглавлявшийся членом Политбюро Л. Зайковым, занимался согласованием линий МИД и Министерства обороны СССР, оперативным улаживанием возникавших между ними разногласий и подготовкой предложений председателю Совета обороны М. Горбачеву, когда комиссии не удавалось привести дипломатов и военных к общему знаменателю. Кроме того, комиссии вменялось отслеживать точность соблюдения советскими делегатами на переговорах по разоружению, что велись в различных местах и по разным темам, данных им директив, выявлять, не возникает ли разнобоя между самими делегатами, к примеру, в темпах переключения с первой на вторую и т. д. позиции.

Могу ответственно констатировать, что МИД, Министерство обороны и Генштаб, представленные, как правило, Э. Шеварднадзе, Д. Язовым и М. Моисеевым, в моем присутствии ни разу не помянули необходимость консультаций со странами – членами Организации Варшавского договора, прежде чем выходить с тем или иным предложением на администрацию США. Информационные встречи с послами названных стран, созывавшиеся в Женеве и прочих центрах с разной степенью регулярности, а также контакты между офицерами в объединенном штабе ОВД, естественно, не были заменой сотрудничеству на политическом уровне.

Лобызания при формальных визитах высоких руководителей давали вдосталь хлеба фотографам и хилый навар союзничеству. В восьмидесятых годах оно неуклонно теряло теплоту, доверительность, сплоченность, без которых игра не стоит свеч. Не приговаривали, подобно древним римлянам: избавьте нас, боги, от друзей, с врагами мы сами справимся, – но сходные эмоции уже навещали.

Реформа военной доктрины ОВД не сводилась к переходу от стратегии «наступательной обороны» к стратегии «оборонной обороны». В Советском Союзе военная мысль корпела над национальными изданиями последней в отсутствие выдвинутых за пределы своей территории рубежей. Размышлениями занятия не ограничивались, пишу это со знанием дела. Под запасную доктрину армейские строители возводили резервные командные пункты, посты наблюдения и управления, другие объекты. Надо ли удивляться, что на казармы, дома для офицеров, школы – на все, без чего вне службы человек чувствует себя неустроенным и обездоленным, – оставались крохи? А популисты искали пропавшие миллионы тонн цемента, составы арматуры и кирпича за заборами дюжины-другой генеральских дач.

Какая взаимосвязь, спросите вы, между сменой доктрин и германской проблемой? Не стану приглашать читателей разбираться, чем вызывались в сороковые – шестидесятые годы колебания в американской или британской европейской политике. Суфлирующая роль военных технологий при взвешивании политических решений и иногда при их принятии более или менее известна. Наша тема – вторая половина восьмидесятых годов с акцентом на советские подходы.

Публично и официально М. Горбачев долго и твердо держался канона: факт существования двух суверенных германских государств вобрал в себя специфику послевоенного мирового развития. Ныне слово за историей. На формулирование ее вердикта генеральный отводил пятьдесят – сто лет. Мои попытки показать, что ссылки просто на историю без уточнения временных рамок были бы вполне достаточными, генеральный оставлял без внимания. В общем, объяснимо: те, кто делает историю, и те, кто исследует подвиги ее творцов, руководствуются различными критериями, если даже умножают два на два.

Дело не свелось к диспутам, не доступным общественности. Осенью 1987 года я имел неосторожность дать интервью корреспонденту Второго немецкого телевидения Дирку Загеру. Речь шла о визите Эриха Хонеккера в ФРГ, выводе из Германии иностранных войск и Западном Берлине (см. приложение 15). Председатель Государственного совета ГДР горел желанием определить меня в инакомыслящие. Видимо, не случайно, что с этого момента все печатные материалы АПН подвергались в Республике двойной-тройной цензуре или напрочь изымались из оборота. Крамола мерещилась за каждым углом.