Конформист

Наконец-то Марчелло добрался до министерства. Его ворота находились по другую сторону улицы, за двойной вереницей движущихся машин и автобусов. Марчелло подождал немного, а затем последовал за большим черным автомобилем, как раз въезжавшим в ворота. Он вошел за машиной, назвал привратнику имя чиновника, с которым хотел бы встретиться, и уселся в зале ожидания, почти довольный тем, что ждет, как и все, вместе со всеми. Он не спешил, не выказывал нетерпения и раздражения порядками и правилами, установленными в министерстве. Напротив, эти порядки и правила нравились ему как примеры более общего и всеобъемлющего порядка и правил, и он охотно к ним приноравливался. Он был совершенно спокоен и равнодушен, разве что — и это было для него не внове — ощущал легкую грусть. Загадочную грусть, ставшую отныне неотъемлемой чертой его характера. Он всегда был грустен, точнее, ему недоставало веселости. Так бывает с озерами, лежащими у подножия высоких гор: горы отражаются в их водах, но заслоняют солнечный свет, и озера кажутся черными и печальными. Если б сдвинуть гору, то под солнцем озеро бы заулыбалось, но гора все стоит на прежнем месте, а озеро все так же печально. Марчелло был грустен, как эти озера, но что омрачало его, он не знал.

Зал ожидания — комнатка, примыкавшая к швейцарской, — был набит самой разношерстной публикой, являвшей собой полную противоположность посетителям, которые должны были бы находиться в приемной министерства, чьи чиновники славились своей элегантностью и светскостью. Три субъекта весьма гнусной и зловещей наружности, возможно осведомители или агенты в штатском, курили и переговаривались вполголоса, сидя рядом с молодой черноволосой женщиной, размалеванной и кричаще одетой, судя по всему девицей легкого поведения самого низкого пошиба. В приемной находился также старик с белыми усами и бородкой, одетый чистенько, но бедно в черный костюм, вероятно профессор. Там была еще тощая седоволосая бабенка, с беспокойным, озабоченным выражением лица, должно быть мать семейства. И он.

С острым чувством отвращения Марчелло украдкой наблюдал за всеми этими людьми. С ним так случалось всегда: он думал, что он нормальный, такой же, как все, когда представлял себе абстрактную толпу как одно большое войско, объединенное общими чувствами, взглядами, целями, и тогда приятно было ощущать себя его частичкой. Но едва из этой толпы начинали выделяться индивидуумы, иллюзия нормальности разбивалась об их различия, он не узнавал себя в них полностью и испытывал одновременно отвращение и отчужденность. Что было общего между ним и тремя подозрительными вульгарными типами, между ним и уличной девкой, между ним и убеленным сединами старцем, между ним и измученной, со всем смирившейся матерью? Ничего, кроме отвращения и жалости. "Клеричи", — раздался голос служителя. Он вздрогнул и встал. "Первая лестница направо". Не оборачиваясь, Марчелло направился к указанному месту.

Он поднялся по широченной парадной лестнице, в центре которой змеился красный ковер, и, преодолев второй лестничный марш, очутился на просторной площадке, куда выходили три большие двустворчатые двери. Он подошел к одной из них, открыл ее и оказался в полутемной гостиной. Там стоял длинный массивный стол, на нем, в середине, — глобус. Марчелло прошелся по гостиной, ей, вероятно, не пользовались, о чем свидетельствовали притворенные оконные ставни и зачехленные диваны, выстроившиеся вдоль стен.