Конформист

Любопытно, доктор, насколько безумцы в курсе происходящего и обо всем осведомлены, насколько они чувствительны ко всему, что волнует общество. У власти фашизм, дуче, и вы найдете множество больных, помешавшихся, как ваш отец, на фашизме и дуче. Во время войны не сосчитать было больных, мнивших себя генералами и хотевших заменить Кадорну или Диаза. Недавно, во время полета Нобиле на Северный полюс, у меня было по крайней мере трое больных, которые точно знали, где находится знаменитая красная палатка, и изобрели специальный аппарат, чтобы прийти на помощь участникам экспедиции. Сумасшедшие никогда не отстают от времени, в сущности, они продолжают участвовать в общественной жизни, и безумие как раз есть средство, которым они пользуются, чтобы участвовать в ней, разумеется, в качестве честных сумасшедших граждан, какими являются.

Врач холодно рассмеялся, весьма довольный собственным остроумием. Потом повернулся к матери, но слова его явно были предназначены прежде всего Марчелло:

Ну, в отношении дуче мы все безумцы, как ваш муж, не правда ли, синьора? Все буйнопомешанные, которых надо лечить душем и смирительной рубашкой, вся Италия — один сумасшедший дом, эх-хе-хе.

Мой сын в этом плане явно умалишенный, — сказала мать, простодушно поддавшись на намеки врача. — Более того, как раз по дороге сюда я говорила Марчелло, что между ним и его несчастным отцом есть нечто общее.

Марчелло замедлил шаг, чтобы не слышать их. Он увидел, как они дошли до конца коридора, свернули за угол и исчезли, продолжая болтать. Он остановился, в руке у него по-прежнему был листок бумаги, на котором отец написал свое объявление войны. Поколебавшись, Марчелло вынул из кармана бумажник и положил туда листок. Затем прибавил шаг и догнал врача и мать на первом этаже.

Ну… до свидания, профессор, — говорила мать. — До чего мне его жаль… неужели нет никакого способа, чтобы вылечить его?

Наука пока бессильна, — ответил профессор без всякой торжественности, машинально повторяя затасканную формулу.

— До свидания, профессор, — сказал Марчелло — До свидания, доктор, и еще раз самые искренние и сердечные поздравления.

Они прошли по гравиевой дорожке, вышли на улицу, направились к машине. Альбери был на месте, стоя возле открытой дверцы с фуражкой в руках. Не говоря ни слова, они сели в машину, и автомобиль тронулся с места. Марчелло какое-то время молчал, потом обратился к матери:

— Мама, я хотел бы задать тебе один вопрос… думаю, я могу говорить с тобой откровенно, да?

— Какой вопрос? — рассеянно сказала мать, прихорашиваясь перед зеркальцем пудреницы.

Тот, кого я называю моим отцом и кого мы только что навестили, действительно мой отец?

Мать рассмеялась:

Право слово, иногда ты в самом деле бываешь таким странным. А почему он не должен быть твоим отцом?

Мама, у тебя уже были тогда… — Марчелло помялся, но потом договорил: — Любовники… такое могло случиться.

О, как раз ничего такого не могло бы случиться, — сказала мать спокойно и цинично. — Когда я в первый раз решилась обмануть твоего отца, тебе уже было два года. Самое любопытное, — добавила она, — что именно на этой мысли, что ты — сын другого, твой отец и помешался, он вбил себе в голову, что ты не его ребенок, и знаешь, что он однажды сделал? Взял нашу с тобой фотографию, ты на ней еще совсем маленький…

— И проколол нам обоим глаза, — закончил Марчелло.

А, ты об этом знал? — слегка удивившись, сказала мать. — Так вот, это и было началом его безумия, он был одержим мыслью, что ты сын одного человека, с которым я когда-то встречалась… не стоит говорить, что это было сплошь его воображение. Ты — его сын… достаточно взглянуть на тебя…

На самом деле я больше похож на тебя, чем на него, — не удержался и возразил Марчелло.

На нас обоих, — отпарировала мать. Положив пудреницу в сумку, она добавила: — Я уже тебе говорила: во всяком случае, вы оба одержимы политикой — правда, он как сумасшедший, а ты, слава богу, как человек нормальный.

Марчелло ничего не сказал и отвернулся к окну. Мысль о том, что он похож на отца, была ему крайне неприятна. Семейные отношения, построенные на узах крови и плоти, всегда внушали ему отвращение как основанные на чем-то порочном и несправедливом. Но сходство, о котором говорила мать, не просто было ему противно, оно втайне пугало его. Какая связь могла существовать между безумием отца и самой потаенной сущностью Марчелло? Он вспомнил фразу, прочитанную на листке: "Кровопролитие и печаль", и мысленно вздрогнул. Печаль приросла к нему словно вторая кожа, более чувствительная, чем настоящая; что же касается кровопролития…

Машина ехала теперь по центральным улицам города в обманчивом голубоватом свете сумерек. Марчелло обратился к матери:

— Я выйду здесь, — и нагнулся, чтобы постучать в стекло и предупредить Альбери.

Мать сказала:

— Значит, я увижу тебя по возвращении из Парижа, — тем самым дав понять, что не придет на свадьбу, и он был благодарен ей за сдержанность: легкость и цинизм годились хотя бы на это.

Он вышел из машины, с силой захлопнул дверцу и растворился в толпе.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ