Конформист

— Хотя мне еще не было пятнадцати лет, я уже была хорошо развита как женщина… я не хотела говорить тебе об этом, потому что, как только я начинаю вспоминать, мне становится плохо… Он отпустил мои волосы и схватил меня за грудь, да с такой силой, что я не могла даже кричать и почти потеряла сознание… Может, я и в самом деле упала в обморок… потом не знаю, что случилось: я оказалась распростертой на кровати, а он был на мне, и я все поняла, но силы покинули меня, я была словно вещь в его руках, пассивная, неподвижная, безвольная. Поэтому он сделал со мной все, что хотел. Потом я плакала, а он, чтобы утешить, сказал, что любит меня, что он от меня без ума — знаешь, то, что говорят обычно… На тот случай, если ему не удалось убедить меня, он запретил мне рассказывать о случившемся маме, если я не хочу, чтобы он разорил нас — кажется, в последнее время у папы было несколько неудачных дел, и наше материальное благополучие зависело теперь от этого человека. Потом он приходил еще несколько раз и всегда неожиданно. Он входил в мою комнату на цыпочках, склонялся надо мной, спрашивал строго: "Сделала уроки? Нет? Тогда пойдем делать их со мной…" — а потом обычно брал меня за волосы и тащил к кровати. У него была просто страсть хватать меня за волосы. — Она рассмеялась от души, вспомнив об этой привычке бывшего любовника, как смеются над характерной и милой чертой. — Так продолжалось почти год. Он по-прежнему клялся, что любит меня, и, не будь у него жены и детей, он бы женился на мне. Не могу сказать, что он был неискренен. Но если бы он действительно любил меня, доказать это можно было бы единственным способом: надо было оставить меня в покое. В общем, через год, в отчаянии, я попыталась освободиться от него: я сказала ему, что не люблю его и никогда не любила, что так продолжаться не может, что я ничего не делаю, что я мучаюсь, что не сдала экзамены, и, если он не оставит меня в покое, я буду вынуждена бросить гимназию. Тогда он, представь себе, отправился к маме и заявил ей, что понял мой характер и убедился, что я не создана для учебы, а поскольку мне уже шестнадцать, работа подошла бы мне больше. Для начала он предложил мне место секретарши в своем кабинете, ты понимаешь? Разумеется, я сопротивлялась как могла, но бедная мама сказала мне, что я неблагодарная, что адвокат сделал и продолжает делать нам столько добра, что я не должна упускать подобный случай, и в конце концов я вынуждена была согласиться. В его конторе мы оставались с ним целый день, можешь себе представить? И в конце концов я перестала сопротивляться, мне казалось, что для меня больше нет надежды, я стала фаталисткой… но когда год назад ты сказал мне, что любишь меня, я сказала ему, что на сей раз все кончено. Он, будучи к тому же трусом, запротестовал и стал угрожать, что пойдет к тебе и все расскажет. Тогда знаешь, что я сделала? Я схватила острый нож для бумаги, лежавший у него на столе, приставила острием ему к горлу и сказала: "Если ты это сделаешь, я убью тебя", а потом еще добавила: "Он узнает о нашей связи… как положено… но скажу ему об этом я, а не ты… с сегодняшнего дня ты для меня больше не существуешь… и если только ты попытаешься встать между мной и им, я убью тебя… пойду на каторгу, но убью…" Я сказала это таким тоном, и он понял, что я не шучу. И с тех пор — молчок, вот только, чтобы отомстить, написал анонимное письмо, где говорилось о твоем отце.

— Ах, так это он прислал! — не удержавшись, воскликнул Марчелло.

Разумеется, я сразу узнала бумагу и пишущую машинку. — Она помолчала, потом, с внезапной тревогой взяв Марчелло за руку, добавила: — Теперь я тебе все рассказала, и мне кажется, я чувствую себя лучше. Но может быть, мне не следовало говорить тебе об этом, может быть, теперь ты не сможешь выносить меня и возненавидишь?