Она тут же повернулась к нему и поцеловала с такой пылкой страстью, что Марчелло почти испугался. Он подумал, что именно так некоторые верующие целовали в церквях статуи святых, кресты, мощи. Тем временем грохот туннеля постепенно затих, сменившись привычным быстрым перестуком колес поезда, вырвавшегося на свободу, и они отпрянули друг от друга.
Потом они сидели рядышком, у окна, рука в руке, глядя в ночную темноту.
Посмотри, — наконец сказала Джулия обычным своим голосом, — посмотри вниз. Что там такое? Пожар?
Действительно, огонь, похожий на красный цветок, пылал посредине темного окна. Марчелло ответил: "Кто знает?" — и опустил окно. Зеркальное сияние стекла исчезло, и холодный ветер дохнул ему в лицо, но красный цветок не исчез, было непонятно, где он находится — далеко или близко, низко или высоко, таинственно подвешенный во мраке. Марчелло долго глядел на огненные лепестки, которые, казалось, двигались и трепетали, а потом перевел взгляд на откос железнодорожного полотна, по которому вместе с тенями его и Джулии бежали слабые огоньки поезда, и вдруг испытал острое чувство потерянности. Зачем он ехал в этом поезде? Кто была сидевшая рядом с ним женщина? Куда он едет? Кто он сам? И откуда он? Марчелло не страдал от этого чувства, напротив, оно нравилось ему, ибо было знакомо и составляло, быть может, глубинную основу его существа. "Вот, — подумал он холодно, — я как этот огонь там, в ночи, вспыхну и погасну без причины, без следа — кусочек разрушения, подвешенный во мраке".
Он вздрогнул от голоса Джулии, предупреждавшей его: "Смотри-ка, они, должно быть, уже приготовили постель", и понял, что для нее, пока он был погружен в созерцание далекого огня, самым главным продолжала оставаться их любовь, или, точнее, скорое соединение двух их тел: в общем, то, что происходило в данный момент, а не что-либо иное. Она уже направилась со скрытым нетерпением к их купе, и Марчелло последовал за ней на небольшом отдалении. Он задержался на пороге, чтобы дать пройти проводнику, и вошел вслед за женой. Джулия стояла перед зеркалом и, не обращая внимания на открытую дверь, снимала блузку, расстегивая ее снизу вверх. Она сказала Марчелло, не оборачиваясь:
— Ты ляжешь на верхнюю полку… а я на нижнюю.
Марчелло закрыл дверь, взобрался на полку и начал раздеваться, складывая одежду в сетку. Голый, он сидел на покрывале, обхватив колени руками, и ждал. Он слышал, как Джулия двигалась, как позвякивал стакан в металлическом подстаканнике, как туфля упала на ковер, лежавший на полу, слышал другие звуки. Потом с сухим щелчком погасли яркие лампы, загорелся лиловый свет ночника, и голос Джулии сказал:
— Ты идешь?
Марчелло свесил ноги, повернулся, поставил одну ногу на нижнюю полку и согнулся, чтобы спуститься вниз. И тогда он увидел голую Джулию, она лежала на спине, закрыв глаза рукой и вытянув ноги. В слабом неверном свете ее тело отливало холодной белизной перламутра; с черными пятнами в паху и подмышках, темно-розовыми на груди, оно казалось бездыханным не только из-за мертвенной бледности, но и абсолютной неподвижности. Но когда Марчелло оказался на ней, она вдруг вздрогнула так, словно с резким щелчком внезапно захлопнулся капкан, привлекла его к себе, обняв за шею, раскинула ноги и соединила их у него за спиной. Позже она оттолкнула его, свернувшись калачиком у стенки, вся уйдя в себя, прижавшись лбом к коленкам. И Марчелло понял, что то, что она с такой яростью вырвала у него, а затем так ревниво замкнула и сохранила в своем чреве, больше ему не принадлежит, а станет расти в ней. И он подумал, что сделал это ради того, чтобы хотя бы однажды сказать: "Я такой же человек, как и все. Я любил, я познал женщину и зачал другого человека".
ГЛАВА ВТОРАЯ