Конфуций

Так, музыка боевого танца, во время которого разыгрывались сцены древних сражений, показалась Конфуцию «прекрасной, но недостаточно добродетельной», ибо возбуждала души, поселяя в них «военное начало».

Но была и другая мелодия — «гражданская», под которую исполнялись удивительные по своему изяществу танцы с павлиньими перьями.

Она была «и прекрасна, и добродетельна», поскольку выявляла в человеке глубину «культурного начала», которое так ценил Учитель.

Мы уже говорили о том, что интерес Конфуция к древней музыке вырос из приверженности к старине. В чем, конечно же, угадывается и общее состояние китайской культуры тех времен.

Ведь именно тогда в древнем Китае появилась идея Истории, а вместе с ней и осознание различий между прошлым и настоящим.

Само понятие истории обозначалось в Китае словосочетанием «древнее — современное».

И это противостояние имела для самого Конфуция и его современников вполне зримые черты, так как богатство вновь отстроенных дворцов представляло разительный контраст с почти аскетическим бытом чжоуских пращуров.

Благородный муж помогает людям увидеть то, что есть в них доброго, и не учит людей видеть то, что есть в них дурного. А низкий человек поступает наоборот

Благородный муж с достоинством ожидает велений Неба

Благородный человек знает только долг, низкий человек знает только выгоду

Столь же резко «изысканная» музыка былых времен отличалась от «соблазнительной» музыки в новом вкусе.

Существовали столь же заметные различия между древним и современным письмом, древним и современным языком.

По свидетельству учеников, Конфуций неизменно декламировал канонические песни и произносил ритуальные формулы на «официальном» наречии, бытовавшем когда-то при чжоуском дворе.

Одним словом, во времена Конфуция выявилась целая «культура» древности, которая составила как бы возвышенный стиль жизни, приличествующий благородному человеку.

Познать эту искусственно поддерживаемую культуру, усвоить ее и передать потомкам стало целью ученых мужей той эпохи, даже если смысл самой древности уже представал весьма смутным и малопонятным.

Прошло еще несколько пять лет усиленной деятельности, прежде чем он постиг основы того учения, проповедованию и распространению которого он посвятил остальные годы своей жизни.

В свои почти тридцать лет Кун Цю мог считать, что кое-чего достиг в жизни. Его заметили, ему дали попробовать свои силы на служебном поприще, о нем знали даже при дворе.

У него была репутация талантливого и ученого человека, примерного служащего. Казалось, у него были все возможности сделать блистательную карьеру.

Но, увы, воз был и поныне там, и в его положении не происходило никаких перемен. Скорее всего, причиной его невезения был его совершенно неприспособленный для служебной карьеры характер.

Особенно если учесть, что проповедник «китайских церемоний» никогда не отличался дипломатическим тактом.

Он не умел угождать, лицемерить, плести интриги, выжидать, одним словом, — делать все то, что необходимо для быстрого и успешного продвижения по карьерной лестнице.

Он был на удивление прямолинеен, а его гипертрофированная честность и смелые высказывания могли озадачить любого из его покровителей.

В результате то, что раньше казалось невезением, постепенно становилось судьбой.

Мало кто знал о том, что творилось на самом деле в душе Конфуция, но поскольку свои обязанности он выполнял прекрасно, его поклонники видели в нем руководство к действию для всех служилых людей и славили его как образцового чиновника.

Часть II «Когда мне было тридцать, я начал свою жизнь»

Глава I «В тридцать я обрел прочную основу…»

Вспоминая то время, Конфуций говорил о том, что именно в 30 лет он не только начал свою жизнь, но и обрел прочную основу.

Не следует понимать этот возраст буквально. Конечно, он обретал эту основу почти десять лет, пока не сумел, опять же по его собственным словам, освободиться от сомнений.

Что значили его слова о том, что в тридцать лет он установился?

Надо полагать, к этому времени он приобрел уже настолько обширные познания, что дальше ему учиться было просто нечему и не у кого.

Особенно если учесть, что в те времена было всего три книги, которые изучали в школах.

Дальше он мог учиться только у жизни и, что самое главное, учить других.

Что это означало?

Да только то, что Конфуций вышел в своей жизни на новый рубеж и из ученика, получавшего знания, сам превратился в источник знания — ритуала, культуры для окружающих.

И если раньше он учился самосовершенствованию, то теперь его главной задачей стало воспитание учеников.

— Жить в уединении, — говорил сам Конфуций, — чтобы обнаружить своё стремление, исполнить долг, чтобы достичь своего пути…