Конгревова ракета

Впрочем, все это частные соображения, к тому же читателя начала XXI века, которому достаточно полно известно наследие и Пушкина, и Белинского. Белинский же судил о прозе Пушкина как его современник, но в то же время и как человек уже иной литературной эпохи. Эпохи Гоголя.

Да и сегодня, если бы «Барышня-крестьянка», «Выстрел», «Дубровский», «Капитанская дочка» не принадлежали перу Пушкина, их вряд ли бы заставляли читать школьников. Сам Пушкин, скорее всего, чувствовал степень своего таланта прозаика. Его произведения в прозе – более или менее удачные попытки начать новую литературу в прозе, а не великие результаты. И неспроста (если верить словам Гоголя) Пушкин уступил ему идеи «Ревизора» и «Мертвых душ». Не потому, что ему было недосуг превратить их в произведения литературы, а потому, по всей видимости, что чувствовал, что не сможет превратить. Ограничится анекдотами вроде «Пиковой дамы» или «Барышни-крестьянки».

Кстати сказать, удивительна реакция Пушкина на критику (хотя это вряд ли можно назвать критикой, скорее нечто более жесткое) в свой адрес в статьях и рецензиях Белинского 1834–1836 годов.

Пушкин с симпатией отзывался о критике в письмах, искал возможности лично с ним познакомиться. Он собирался привлечь Белинского к сотрудничеству в «Современнике» (что документально зафиксировано), но закрытие «Телескопа» (для которого в основном и писал в то время Белинский) из-за публикации «Философического письма» Чаадаева, арест редактора Надеждина, угроза ареста Белинского не позволили этим планам осуществиться…

В «Письме к издателю» – отклике на статью Гоголя «О движении журнальной литературы в 1834 и 1835 году», опубликованном в третьем номере «Современника», Пушкин, скрывшись за псевдонимом А. Б., от лица провинциального любителя словесности, посетовал:

Жалею, что вы, говоря о «Телескопе», не упомянули о г. Белинском. Он обличает талант, подающий большую надежду. Если бы с независимостию мнений и с остроумием своим соединял он более учености, более начитанности, более уважения к преданию, более осмотрительности – словом, более зрелости, то мы бы имели в нем критика весьма замечательного.

Слова эти хорошо известны, сотни раз, наверное, цитировались. Но хочется обратить внимание на слово «предание». Это вообще одно из любимых слов Пушкина. Он если и не любил все прошлое целиком, то ценил и берег его. Уважал. Белинский же начал с ниспровержения этого прошлого. Всего целиком. Правда, не утверждая, что в этом прош лом не было ничего ценного, но ясно давая понять, что все это ценное было, и современному читателя не нужно в нем увязать.

Мы всегда были слишком неумеренны в раздаче лавровых венков гения, в похвалах корифеям нашей поэзии: это наш давнишний порок; по крайней мере, прежде причиною этого было невинное обольщение, происходившее из благородного источника – любви к родному; ныне же решительно все основано на корыстных расчетах; сверх того, прежде еще и было чем похвалиться; ныне же…

И как заклинание: «У нас нет литературы…» Объективно оценивая то время, можно заявить, что автор «Литературных мечтаний» был непростительно строг. Тогда были Пушкин, Баратынский (которых Белинский записал в прошлое), Крылов, Лажечников, Одоевский, Марлинский, Ершов, Гоголь (это лишь несколько имен из настоящего)… Но должен ли критик приходить в литературу без желания отмести в сторону прошлое и заявить о времени нового, которое еще только должно появиться? Если такого желания нет, то это не критик пришел, а некто другой… Историк, наверное… Белинскому в 1834 году некого было предъявить в качестве этого нового, он предъявил эмоциональный разбор реального положения дел и свои мечтания о будущем русской литературы…

В дебютной статье Белинский делит отечественную словесность на пять периодов: Ломоносовский, Карамзинский, Пушкинский, Прозаическо-народный и Смирдинский. Четыре первых (в том числе и вроде бы только-только формирующийся Прозаическо-народный) – прошлое. Последний – настоящее словесности 1834 года. Период этот Белинский назвал по фамилии издателя и книгопродавца Смирдина.

Всё от него и всё к нему; он одобряет и ободряет юные и дряхлые таланты очаровательным звоном ходячей монеты; он дает направление и указывает путь этим гениям и полугениям, не дает им лениться, словом, производит в нашей литературе жизнь и деятельность. ‹…›

Есть люди, – иронически продолжает Белинский, – которые утверждают, что будто г. Смирдин убил нашу литературу, соблазнив барышами ее талантливых представителей. Нужно ли доказывать, что это люди злонамеренные и враждебные всякому бескорыстному предприятию, имеющему целию оживление какой бы то ни было ветви народной промышленности? ‹…› Какие же гении Смирдинского периода словесности? Это гг. Барон Брамбеус, Греч, Кукольник, Воейков, Калашников, Масальский, Ершов и многие другие. Что сказать о них? Удивляюсь, благоговею – и безмолвствую!