Кони и люди

Однажды она решилась улыбнуться, и та ответила тем же. Мэй задержалась и, перегнувшись через изгородь, сказала: «Жарко».

Но раньше, чем успел завязаться разговор, она испугалась и поспешно ушла.

Тем же вечером, когда мужчины ушли в город, Мэй, закончив работу, вышла на улицу. Лиллиан не было дома. На тротуаре поблизости не видать было ни души. Дом Эджли был последним на этой улице; следом за ним вверх, по направлению к городу, шел незастроенный плац, потом старый сарай, где когда-то находилась кузница и, наконец, дом, в котором жила Мод.

Когда мягкий мрак начал окутывать улицу, Мэй пошла вверх по улице и остановилась у заброшенного сарая. Девушка в качалке на крыльце завидела ее там и, по-видимому, сообразила, что Мэй боится ее тети. Она встала, открыла дверь, которая вела в комнаты и, убедившись в том, что никто ее не видит, сошла с крыльца и подошла к калитке по выложенной кирпичами дорожке, а потом прошла по улице к тому месту, где стояла Мэй; она несколько раз обернулась назад, чтобы посмотреть, не следят ли за нею. На краю дороги лежал огромный плоский булыжник; Мэй заставила ее сесть и отдохнуть.

Мэй вся разгорелась от волнения.

«Знает ли она? Слыхала ли про меня?» – мысленно спрашивала она.

– Я видела, что вы хотите подружиться со мной, и я решила пойти с вами побеседовать, – сказала новоприбывшая; видимо, ее мучило любопытство.

– Я слыхала кое-что про вас, – добавила она, – но я знаю, что это неправда.

Мэй показалось, что ее сердце было захвачено в тиски. Руки ее задрожали.

«Вот я и дождалась», – подумала она.

Ее первым импульсом было вскочить с камня и удрать, чтобы избежать того неловкого положения, в котором очутилась из-за страстной жажды дружбы, и она почти поднялась уже, но снова опустилась.

Внезапно ее охватила злоба и, когда она заговорила, ее голос звучал твердо и был полон негодованием.

– Я знаю, что вы хотите сказать, – резко заявила она, – вы подразумеваете эту дурацкую историю на земляничном поле?

Та утвердительно кивнула головой.

– Моя тетка слыхала об этом от одной женщины, – сказала она, – но я не верю.

Упомянув про тот случай, который сделал ее парией в городе, Мэй вдруг почувствовала в себе смелость и способность встретить лицом к лицу всякое положение; ее самое поразила подобная смелость.

Раньше ей только хотелось любить эту девушку и найти в ней подругу, но теперь этот импульс потонул в другом сильном чувстве, охватившем ее. Она жаждала победы, ей хотелось выйти из положения с развевающимся знаменем. Со смелостью второй Лиллиан она начала лгать. В ее уме с молниеносной быстротой пронеслась сцена в лесу с Джеромом Гадли.

– Я пошла в лес с Джеромом – верно! А почему? Вы не поверите мне, когда я расскажу, – добавила она.

И Мэй начала строить фундамент лжи.

– Он сказал, что у него какие-то серьезные неприятности, и хотел бы поговорить со мною где-нибудь, где никто не помешает нам. Тогда я предложила пойти в лес. Если, говорю я, у вас большие неприятности и вы хотите моего совета, то пойдемте во время перерыва в лес. Когда он просил меня, у него в глазах было столько муки написано, что я и думать не стала о своей репутации. Я согласилась с ним пойти, и вот я расплачиваюсь за это. Девушка всегда дорого платит, если она хорошо относится к мужчине.

Мэй старалась говорить с видом умной женщины, – как говорила бы, по ее мнению, Лиллиан при таких обстоятельствах.

– Мне иногда приходит мысль рассказать, о чем Джером говорил со мною там в лесу, – но я этого не сделаю, хотя он и очернил меня за то, что я отказалась исполнить его желание. Но я сдержу слово, данное ему, и буду молчать. Не буду называть имен, но вот что я вам скажу: я достаточно знаю для того, чтобы упрятать Джерома Гадли в тюрьму, если захочу.

Мэй следила за выражением лица Мод.

Для последней, чья жизнь была сплошной цепью монотонных лет, этот вечер был равен пребыванию в театре. Даже интереснее! Это было то же, что пойти в театр, где главную роль играет друг, и, сидя среди незнакомой публики, чувствовать своего рода превосходство от того, что герой на сцене со шпагой и в бархатном плаще – человек вам запросто знакомый.

– О, пожалуйста, расскажите мне все, что вы можете! Я хочу все знать, – просила Мод.

– Все это вышло из за женщины, – нашлась Мэй. – Возможно, что в один из ближайших дней весь город будет знать то, что теперь только я одна знаю.

Она наклонилась вперед и прикоснулась к руке Мод.

Тот вымысел, который она сейчас готовила, радовал ее и заставлял ее чувствовать себя свободной. Подобно тому, как в темный, ненастный день солнце вдруг пробивается сквозь тучи и все начинает сверкать под его лучами, так и бедной Мэй жизнь начала казаться ярче и веселей; ее воображение сделало еще один скачок.

Сперва она начала лгать, чтобы оправдать себя в глазах другой девушки, но теперь она лгала ради того удовольствия, что доставлял бред, неожиданно для нее самой появившийся из ее уст. Уже в школе она часто обнаруживала недюжинное воображение.

– Вот слушайте, – начала она снова, подчеркивая каждое слово, – и упаси вас бог проговориться кому-нибудь.