Кони, кони…

Это еще что такое?

Квартероны.

Да?

Вон тот чалый, например, это же линия Билли. Да же если тебе не нравятся его ноги.

От кого он?

От кого они все? От Хосе Чикито.

От Малыша Джо?

Ну да.

Это одно и то же?

Это одно и то же.

Ролинс курил и размышлял, а Джон Грейди говорил:

Оба жеребца были проданы в Мексику. И тот и другой. И Билли, и Малыш Джо. А у Рочи на горе гуляет табун кобыл линии Тревелер-Ронда. Шерановская конеферма…

Ну, что еще расскажешь?

Пока все.

Тогда пошли поговорим с геренте.

Они стояли на кухне, мяли в руках шляпы, а геренте молча сидел за столом и смотрел на них.

Амансадорес [43], наконец, сказал он.

Си.

Амбос? [44]

Си. Амбос.

Геренте откинулся на спинку стула и забарабанил пальцами по столешнице.

Ай дьесисейс кабальос эн эль потреро. Подемос амансарлос эн куатро диас, [45]сказал Джон Грейди.

Геренте смотрел то на Джона Грейди, то на Ролинса и ковырял во рту зубочисткой.

Они шли к бараку, чтобы вымыться перед ужином.

Ну так что он сказал, спросил Ролинс.

Что мы охренели. Правда, сказал без злости.

Выходит, нас послали к какой-то матери?

Не думаю. Похоже, у нас еще есть шанс.

Они приступили к объездке в воскресенье на рассвете. Натянув на себя в темноте одежду, еще мокрую от стирки накануне, они направились к табуну, жуя на ходу тортильи с фасолью. О кофе сейчас не могло быть и речи. Небо еще было в звездах. Джон Грейди и Ролинс захватили сорокафутовые лассо из агавы, потники, уздечки с металлическим нахрапником, а Джон Грейди нес два мешка, которые постилал на матрас, и седло «Хэмли» со специально укороченными стременами. У ограды они остановились и посмотрели на табун. Серые силуэты зашевелились в серой рассветной мгле, потом опять застыли. На земле у ворот загона лежали мотки веревок самого разного качества и происхождения – из хлопка и манильской пеньки, из питы, кожи и агавы. Были даже мотки сноповязального шпагата. Кроме того, там лежало шестнадцать веревочных недоуздков, которые Джон Грейди и Ролинс готовили в бараке весь предыдущий вечер.

Значит, этих жеребят пригнали с горы, спросил Ролинс.

Угу.

А что кобылы?

Их пока оставили в покое.

Все правильно. С мужиками обращаются круто, а сучкам всегда выходит поблажка.

Ролинс покачал головой и запихал в рот последний кусок тортильи, потом вытер руки о штаны, отцепил проволоку и открыл ворота загона.

Джон Грейди вошел за ним, положил седло, затем опять вышел за ограду, забрал веревки и недоуздки и, присев на корточки, стал их разбирать.

Ролинс стоял и проверял петлю на лассо.

Тебе все равно, в каком порядке будем их объезжать, спросил он.

Попал в самую точку, приятель.

Хочешь, значит, покататься на этих бандитах?

Опять угадал.

Мой папаша всегда говорил: лошадей объезжают, чтобы на них ездить. Хочешь объездить коня – заседлай его, садись – и в путь.

Твой папаша имел диплом объездчика, с ухмылкой осведомился Джон Грейди.

Он мне его не показывал. Но пару раз я видел, как он забирается на мустанга, и тогда начиналась потеха.

Ну, тебе выпала честь увидеть такой же трюк.

Будем объезжать их в два приема?

Это с какой стати?

Я не видел лошади, которая усвоила бы эту науку с первого раза – и забыла бы после второго.

Красиво говоришь, дружище. Но у меня они схватят все на лету. Вот увидишь.

Послушай старого опытного лошадника, парень. Нам попался крутой табунок. С характером.

А помнишь, что говаривал Блер? Не бывает жеребцов с плохим характером.

Не бывает, повторил Ролинс.

Кони снова зашевелились. Джон Грейди бросил лассо и заарканил одного из жеребцов за передние ноги. Тот грохнулся оземь, словно куль с мукой. Прочие кони сбились в кучу, неистово озираясь по сторонам. Жеребец лихорадочно пытался подняться на ноги, но Джон Грейди оказался тут как тут. Усевшись ему на шею, он притиснул к своей груди конскую голову. Из черных ноздрей жеребца вырывалось горячее пряное дыхание – словно вести из какого-то таинственного мира. От этих созданий пахло не лошадьми, а дикими животными, каковыми, впрочем, они и являлись. Продолжая прижимать к себе конскую голову, Джон Грейди бедрами ощущал, как бешено колотится кровь в артериях жеребца. Ему показалось, что от жеребца исходит ужас, и тогда он прикрыл ладонью один его глаз, потом другой, а потом стал гладить его, тихим и ровным голосом рассказывая, что он собирается делать дальше. Он говорил и гладил, говорил и гладил, изгоняя все страхи.

Ролинс снял с шеи одну из веревок, сделал на конце петлю, закрепил на задней ноге жеребца повыше бабки, потом приподнял эту заднюю ногу и привязал к передней ноге, снял лассо, отбросил в сторону, взял недоуздок, и они стали нуздать жеребца. Джон Грейди засунул палец в рот коню, и Ролинс наладил мундштук, а потом привязал веревку ко второй задней ноге. Обе веревки они соединили с недоуздком.

У тебя все, спросил он Джона Грейди.

Да.