Кони, кони…

Джон Грейди теперь ехал впереди, а следом за ним поспевали два других коня. Время от времени они спугивали стаи голубей, плескавшихся в заполненных водой низинках. Закатное солнце с трудом выбралось из-за туч и теперь окрасило западный горизонт в пурпурные и багровые тона, а освеженная дождем пустыня приобрела золотистый оттенок, который растворялся в темноте бахад[191], за которыми начинались каменистые горы, уходившие на юг. Джон Грейди ехал по равнине, усыпанной то здесь, то там обломками вулканической породы, и в надвигавшихся сумерках маленькие лисички, обитавшие в этой пустыне, сидели, встречая ночь, на камнях ― застывшие и величественные, словно древние изваяния. В акациях ворковали голуби, устраиваясь на ночлег, а потом и вправду упала черная египетская ночь, и в наступившем безмолвии слышалось только дыхание лошадей и стук копыт. Джон Грейди ехал и ехал, ориентируясь по Полярной звезде. На востоке взошла круглая луна, а на юге, за спиной Джона Грейди, завыли, перекликаясь друг с другом, койоты.

Под тихим мелким дождичком Джон Грейди переправился через реку западнее Лангтри. Дул северный холодный ветер. Джон Грейди проехал по дороге, истоптанной коровами, миновал заросли ив, потом по осоке выехал к серой реке, неприветливо шумевшей на отмелях.

Джон Грейди поглядел на холодную рябь, слез с коня, ослабил подпруги, запихал, как в прошлый раз, сапоги в штанины, отправил туда же рубашку и кольт, потом плотно затянул ремень, чтобы одежда не вывалилась. Затем закинул мешок на спину и голым сел в седло, держа в руке винтовку. Сначала в воду вошли гнедой и Малыш, потом Редбо с Джоном Грейди.

Когда он снова оказался на техасской земле, его стал колотить озноб. Он остановил Редбо и посмотрел на север, туда, где на равнине виднелись разрозненные стада. Коровы поглядывали на лошадей и тихо мычали. Джон Грейди сидел в седле голый под дождем, думал об отце, который умер на этой земле, и по его щекам катились слезы.

К середине дня он въехал в Лангри. Дождь утихал. Джон Грейди увидел грузовичок-пикап с поднятым капотом. Возле него суетились двое. Они, похоже, никак не могли завести мотор. Один из них выпрямился и посмотрел на Джона Грейди, который показался ему судя по всему, призраком из далекого прошлого, потому что он пихнул локтем своего партнера, и тот тоже уставился на конника.

Джон Грейди поздоровался и спросил, какой сейчас день.

Двое у грузовичка переглянулись.

Четверг, сказал один.

А число?

Человек посмотрел сначала на Джона Грейди, потом на его коней.

Число, переспросил он.

Ну да.

Сегодня День благодарения, подсказал второй.

Джон Грейди посмотрел на парней, потом перевел взгляд на улицу.

Скажите, вон то кафе открыто?

Кафе? Открыто… Чего ж ему не быть открытым.

Джон Грейди поднял руку с поводьями и хотел было двинуться дальше, но передумал.

Никто из вас не хочет купить винтовку, спросил он.

Парни снова переглянулись, и один кивнул в сторону кафе.

Спроси у Эрла. Он всегда готов выручить человека.

Эрл ― это хозяин кафе?

Угу.

Большое спасибо, сказал Джон Грейди, коснулся рукой шляпы и поехал.

Гнедой и Малыш послушно двинулись за ним. Парни смотрели ему вслед. Они молчали, потому как не знали, что и сказать. Один из них положил монтировку на бампер, и они стояли и смотрели вслед Джону Грейди, пока тот не скрылся за кафе и смотреть уже было не на что.

Несколько недель Джон Грейди скитался по округе, выискивая настоящего владельца гнедого. Перед Рождеством в Озонии трое претендентов заполнили соответствующие исковые заявления, и шериф забрал гнедого «до выяснения». Слушание дела о гнедом проходило в старом каменном здании суда. Секретарь зачитал иски, а также имена истцов и ответчика. Затем судья обратился к Джону Грейди.

Скажи-ка, сынок, тебя представляет адвокат?

Нет, сэр. Мне ни к чему адвокат. Просто я хотел бы рассказать вам историю этой лошади.

Отлично, кивнул судья.

Если не возражаете, я начну сначала. С того момента, когда я впервые увидел эту лошадь.

Если ты готов говорить, мы готовы слушать. Давай.

Джон Грейди рассказывал полчаса. Когда он закончил, то попросил стакан воды. Никто ничего не сказал. Тогда судья обернулся к секретарю:

Эмиль, принеси парню воды.

В зале стояла напряженная тишина. Судья поглядел в свой блокнот.

Сынок, я задам тебе три вопроса, и, если ты дашь на них ответы, лошадь твоя.

Я постараюсь.

Либо ты сможешь ответить, либо нет. Беда лжеца заключается в том, что он никогда не помнит, что там наврал.

Я не лжец.

Я понимаю. Это я так, для протокола, сильно сомневаюсь, что найдется человек, который способен сочинить то, что ты нам тут рассказал.

Судья надел очки и осведомился у Джона Грейди, сколько гектаров в асьенде Нуэстра Сеньора де ла Пу-рисима Консепсьон. Затем он поинтересовался, как звали мужа поварихи асьенды. Потом он положил блокнот и спросил Джона Грейди, чистые ли у него трусы.

По залу прокатился сдержанный смешок, но судья и не думал смеяться. Судебный пристав тоже сохранял серьезное выражение лица.

Да, сэр, ответил Джон Грейди.