Кони

По словам Батюшкова, Горький остался «в полном восхищении от беседы с А. Кони». Но попытка привлечь Анатолия Федоровича к публичному чтению в пользу вступивших в острый конфликт с правительством студентов заранее была обречена на неудачу. Сенатор Кони для этого должен был пойти на открытый разрыв с властями. А он слишком хорошо помнил дотошные расспросы Николая II о том, в чью пользу и о ком читает свои лекции…

Горький — Кони:

«Позволю себе обратиться к Вам с большой и важной для нас, нижегородцев, просьбой… не приедете ли Вы в Нижний почитать о Гаазе… О Гаазе нужно читать всюду, о нем всем нужно знать, ибо это более святой, чем Феодосий Черниговский… Я давно Вас знаю, читал Вас и всегда удивлялся Вам, слушая рассказы о Вас. От всего сердца желаю Вам здоровья и бодрости духа. Благодарю за то, что Вы дали мне возможность увидеть Вас, Очень прошу, Анатолий Федорович, — буде есть у Вас возможность — приезжайте! Как это хорошо будет для всех нас!»

Кони — Горькому:

«Нездоровье, продолжавшееся целую неделю, лишило меня возможности тотчас отвечать Вам на Ваше доброе для меня письмо, за которое, прежде всего, сердечно благодарю Вас, так как вижу в Ваших словах одну из наиболее действительных наград за пережитые и переживаемые тяжелые минуты в общественно-служительной среде города, где, по выражению одного немца, «улицы постоянно мокры, а сердца постоянно сухи…». Ваши слова мне дороги потому, что исходят от человека, искрящегося талантом и светом, произведения которого содержат в себе незабываемые страницы…»

Кони — Горькому. 11 февраля 1900 года.

«Глубокоуважаемый Алексей Максимович! Несмотря на искреннее мое желание быть полезным Нижегородскому обществу поощрения высшего образования, я с прискорбием вижу, что мне не удастся приехать к Вам весною».

Несмотря на лестный отзыв о произведениях Горького в письме к нему, не все в творчестве пролетарского писателя устраивало Кони. Он считал, что в рассказах Горького слишком сгущены темные стороны человеческого бытия, а люди нуждаются прежде всего в утверждении светлого, доброго начала. Им нужен луч надежды.

Рашель Гольдовская вспоминала, что, с симпатией и интересом относясь к личности Алексея Максимовича, Кони по-иному смотрел на его произведения.

— Какая разница с Достоевским, — вздыхал он. — Достоевский упавшему в пропасть человеку говорит: «Взгляни на небо, ты можешь подняться!..» А босяк Горького говорит: «Взгляни на небо и плюнь!»

В то же время некоторые произведения Горького Кони ценил высоко: «На плотах» — драгоценная жемчужина, а «Скуки ради» с гордостью бы мог подписать Мопассан», — говорил Анатолий Федорович. Он с симпатией относился к Горькому, как к человеку. Иногда ссылался на его мнение. «Недаром Горький по поводу эпидемии самоубийств среди молодежи указывал, что часть вины в этом литература должна взять на себя. «Осторожнее с молодежью! Не отравляйте юность!» — восклицал он (из письма Южину-Сумбатову).

5

Беда была в том, что Кони не верил в созидательные силы класса, певцом которого был Горький. Чувствуя, что революция неизбежна, что «общество, погруженное и погружающееся… в болото застоя, где оно разлагалось политически и нравственно…», обречено, он в то же время считал, что «…громкие слова о свободе прикрывают отрицание ея и призывают к насилию, которое одинаково противно, откуда бы оно ни шло». Кони не имел своей позитивной программы, а его представления о методах и конечных целях революции ограничивались чтением эсеровской, кадетской и даже анархистской прессы, где слова о свободе эксплуатировались очень широко. Цели эсеров и анархистов пугали Кони. Их понимание свободы было ему чуждо. О среднем сословии он говорил, что оно «поразительно бездарно и политически убого… Скажут — но высшее сословие… крупные землевладельцы и т. и. Но все это крайне правые или авантюрные «рыбаки в мутной воде», — все это пассажиры последнего вагона, сидящие на последней площадке и смотрящие назад, хотя поезд уносит их вперед…

Остается пролетарий и всякий сброд из отставных чиновников, очень часто обиженных и честолюбивых, нечистых на руку купцов, либеральных прикащиков, желающих ниспровержения… своего участкового пристава…»

Кони не знал рабочего класса России, не знал российской социал-демократии. Не случайно, что в 1905–1906 годах, когда он внимательно следил за развитием революционных событий и аккуратно собирал листовки, выпущенные различными партиями, обличающие самодержавие открытки и карикатуры, в его обширном архиве не оказалось ни большевистской программы, ни воззваний. Его взгляд на пролетариат мало отличался от взглядов других либералов.

«А какое время мы переживаем?! И чем все это антиобщественное движение еще кончится! Вот куда привело нас самодержавие, заботившееся только о себе и воспитавшее толпу — безнравственную и буйную, и о нравственном воспитании которой оно никогда не помышляло».