Кони

— Больно видеть мальчиков и девочек, в которых только еще начинает пробуждаться физическая природа, стоящими перед многочисленными витринами с карточками, изображающими весьма недвусмысленно разные моменты интимных отношений и действующими разжигающим образом на молодое и восприимчивое воображение… Следует называть вещи их действительными именами и не смешивать свободу мысли с неприкосновенностью спекуляции на животные чувства посредством порнографических картинок.

Заботой не навредить здоровью парода было продиктовано предложение Кони рассматривать медицинские книги для массового читателя и лечебники специальными медицинскими органами — врачебными отделениями губернского правления или Медицинским советом. Он отмечал, что очень многие люди боятся показаться врачу и в то же самое время безоглядно верят печатному слову, верят самозваным лекарям, а то и обычным шарлатанам. О последствиях такой практики он знал хорошо по собственному судебному опыту и по заседаниям в Медицинском совете, высшем медицинском учреждении России, членом которого Анатолий Федорович состоял долгие годы.

Труды «Комиссии Кобеко» ушли в песок. Сколько таких комиссий было уже на счету Кони! Комиссия Баранова по разрешению спора между военным ведомством и правлением железных дорог, комиссия по рассмотрению архивов, «комиссия Муравьева» — «несть им числа», как говорил он сам. И к работе каждой комиссии он подходил очень серьезно, не просто отсиживал часы, а тратил массу времени на изучение вопроса, спорил, доказывал, безошибочно защищая самое прогрессивное решение вопроса, и… в очередной раз убеждался, что напрасно растрачивал свои силы, знания и опыт. Наверху никто не принимал всерьез рекомендации, и дело шло по-старому или разрешалось согласно единоличной воле, по странному стечению обстоятельств, как замечал Анатолий Федорович, всегда совпадавшей с мнением меньшинства.

Из записок доктора Маковицкого:

«1906 г. 4 августа.

Л[ев] Н[иколаевич]: Недавно был здесь корреспондент из Берлина, его поразила развращенность в России: на пристанях Волги продают порнографические картинки и покупают их обильно.

Софья Андреевна: Кони отстаивал в каком-то комитете, чтобы цензура осталась для неприличных картинок и книжек. Все были против него, возражая, что свобода выше нравственности».

«20 сентября. Сегодня Павел Иванович рассказывал, что плакал, когда читал воспоминания Кони». (Павел Иванович Бирюков, вероятно, читал в рукописи воспоминания Кони о Толстом.)

«15 декабря. Софья Андреевна удивлялась уму Кони.

Л[ев] Н[иколаевич]. Я не такого мнения, он хороший человек, но очень тщеславный».

2

— Михаил Матвеевич, даже я, многолетний сотрудник нашего журнала… — Анатолий Федорович сделал нажим на слове «нашего», но этого ему показалось мало. — Да, да, я называю его «нашим» и смею думать, что вы не откажете мне в моих на него претензиях…

Они медленно шли по деревянным мосткам вдоль залива. Упругий ветер раскачивал прибрежные сосны, надувал на мостки причудливые песчаные барханы, похожие на языки желтого пламени. Ветер сбивал дыхание. Друзья часто останавливались и нет-нет, да тревожно взглядывали в сторону Кронштадта. Остров был похож на поднявший пары большой броненосец — густые клубы черного дыма несло ветром в сторону Петербурга.

— Да… — Стасюлевич многозначительно вздохнул и привычно погладил бороду.

Анатолий Федорович вдруг увидел, что борода Михаила Матвеевича, которая не раз была предметом невинных шуток и каламбуров друзей, уже совсем не такая выхоленная, как всегда, и, главное, потеряла свой матовый блеск. Выглядел Михаил Матвеевич совсем больным, и Кони вдруг испугался, словно предчувствуя близкий конец друга. И в то же время стало страшно, как бы старик не почувствовал этот его страх.

— Так вот, дорогой Михаил Матвеевич, — повторил Кони, не в силах увести свои мысли от потускневшей бороды собеседника, — я просто возмущен декабрьскою книжкою. Ну разве так можно писать: «Если осуществление социалистических идеалов не ставится в Германии в ближайшую очередь, то что же сказать о России с ея умственною и материальною отсталостью?»

— Вы считаете, что мы ближе, чем немцы, к осуществлению социалистических идеалов? — с иронией спросил Стасюлевич.

— Ах, Михаил Матвеевич! При чем тут ваша ирония? Меня никогда не прельщали блуждающие огни социальных утопий, но оглянитесь вокруг… — Кони посмотрел в сторону Кронштадта.

— Волна насилий в России не приблизит нас к утверждению социальных идеалов…