Кони

Сколько было в старой России казнокрадов. И среди мелких чиновников, и среди министров. Одних судили, других прощали. Петр Великий пытался выжечь воровское племя каленым железом. Воры появились снова. Значит, дело не в том, как их карать. Все зависит от того, как воспитать детей. Вот главная точка для приложения сил общества.

Кони вспомнил «Разговоры с Гете» Эккермана. «…Тот, кто хочет создать великое, должен сначала так создать себя самого, чтобы… реально существующую натуру поднять на высоту своего духа…»

Еще одна из газетных заметок и огорчила и порадовала его.

«О «Граде Китеже»

«Особая комиссия в составе т.т. Луначарского, Покровского и Ходоровского вынесла решение о постановке оперы Римского-Корсакова «Сказание о невидимом граде Китеже». Решение обязательное как для ленинградского академического театра, так и для московского Большого».

Комиссия постановила:

«Сюжет и либретто оперы «Град Китеж» проникнут устарелой православной философией, которая при нынешнем культурном уровне публики должна быть признана вредной. Моральные тенденции пьесы фальшивы и нелепы. Музыкальное оформление оперы высокохудожественно и представляет собой исключительный интерес как по обработке народных песен, так и по инструментовке…»

И решение комиссии: разрешить постановку этого спектакля, несмотря на бросающиеся в глаза недостатки его, не чаще одного раза в месяц…

«Град Китеж» был одной из самых любимых опер Анатолия Федоровича.

…В 1926 году с 1 июля Кони увеличивают пенсию — со ста до двухсот рублей.

В письме в СНК за подписью Ольденбурга говорилось:

«Нельзя забывать, что в данном случае дело идет о лице исключительных дарований и исключительных заслуг перед нашей страной. Общественный деятель, тесно связавший свое имя с лучшими традициями русской общественности и могущий служить образцом для многих последующих поколений; глубокий и вдумчивый знаток и исследователь права; тонкий литературный критик и историк русской литературы и общественного движения, наконец, великий мастер литературного и живого слова… А. Ф. Кони по справедливости заслужил себе благодарную признательность русского общества…»

Выписку из протокола заседания Совета Народных Комиссаров подписали В. В. Куйбышев и секретарь СНК СССР Л. Фотиева.

Кони — Джунковскому[53]:

«12 августа 1926.

…Кстати и неожиданно для меня явилось назначение мне пенсии, о чем Вы знаете, конечно, из газет. Я никогда не возбуждал вопроса об этом, но сама Академия, ввиду того, что исполнилось 30 л[ет] со времени выбора меня в ее почетные члены и 26 л[ет] с того времени, как я был избран почет[ным] академиком Разряда изящной словесности, признала необходимым по собственной инициативе ходатайствовать об этом. Конечно, это мне даст некоторый отдых и возможность писать свои мемуары, читая лишь в крайних случаях лекции, но все-таки это меня смущает: сколько достойных лиц, не менее меня послуживших родине, не получают пенсии. Как было бы правильно назначить ее Вам…»

После смерти Кони пенсия была назначена и Елене Васильевне Пономаревой, так много сделавшей для Анатолия Федоровича. Тот же Ольденбург писал: «Связь, соединявшая их в течение многих лет, была сильнее и глубже всякого рода формальных, супружеских и родственных отношений. Это была та тесная связь, которая создается между людьми лишь в области общих идейных интересов, причем Е. В. Пономарева была не только другом, но и постоянным ближайшим помощником А. Ф. Кони…»

СМЕРТЬ

1

Ранней весной 1927 года Кони читал лекцию в холодном, давно не топленном зале Дома ученых и промерз так, что с трудом смог закончить чтение. Воспаление легких. Казалось, что жизнь в этом слабом, немощном теле может угаснуть со дня на день. Но он боролся. Иногда даже чувствовал себя настолько хорошо, что наперекор домочадцам шел в кабинет. Поработать. Но через несколько минут, присмиревший, покорно возвращался в спальню.

В конце июля Елена Васильевна вывезла Кони в Детское Село. Врачи советовали — чем раньше, тем лучше. Царскосельский воздух будет для него целительным. Но жизненные силы Анатолия Федоровича таяли.

Пономарева старалась поднять его на ноги, раздобывала самые лучшие продукты: 19 июля она писала Е. А. Садовой на Сиверскую, где та жила на даче: «А. Ф. кушал вчера лапшу на крепком бульоне, зеленые бобы на второе и землянику…»

Уже из Детского Села сообщает она о том, что «t° у нас нормальная, но слабость страшная, а пульс 88. Ночевала сестра Широкова…»

«…Он опять вел беседу о Толстом и Т[ургеневе] и собирается о Н[екрасове], хотя я и умоляю не утомляться. Ах, но какая красота в парке!»

Часами он молча лежал перед окном. Следил, как растут и разрушаются в июльском небе мощные кучевые облака. Прислушивался к негромким и неторопливым звукам пригородной жизни: к легкому перестуку колес извозчичьей пролетки, к цокоту копыт, к тарахтению редкого авто. Обрывки разговоров долетали до него, но он не вслушивался, не хотел вникать в них. В теплые солнечные дни ему было хорошо лежать одному и слушать жизнь. Одному, но не одинокому…