Кони

в 3-х, что статья эта ввиду сделанных автором ссылок на отдельные места стихотворения Гумилева, могла возбудить в последнем справедливое возмущение и,

в 4-х, что это неудовольствие не давало, однако, оснований Гумилеву, оценивая статью Голл[ербаха], употреблять крайне резкие и оскорбительные отзывы о личности Голлербаха»[52].

Анатолию Федоровичу пришлось писать еще и Председателю Чрезвычайной следственной комиссии Бакаеву. Сотрудница Управления Мария Карловна Олям была специально командирована Петроградским Советом рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов «по делу об отобрании вещей у почетного академика А. Ф. Кони», прежде чем на папке «Дела о реквизиции у Кони» 20 марта 1920 года появилась резолюция: «Архив. Дело прекратить».

Удивительно! Эта переписка, имеющая отношение к одному из грустных эпизодов в жизни Кони, в то же время неопровержимым образом свидетельствует о том, каким авторитетом он пользовался в годы Советской власти. Своеобразное доказательство от противного!

В те годы, когда многие интеллигенты покинули родину, Кони остался. Нелегко было принять решение. Педантично взвешивал он все «за» и «против» отъезда: «Переселясь за границу, я обрек бы себя на тяжкую тоску по родине и оставил бы в России дорогих мне людей». Тут же: «Не оставляя родину-мать, как добрый сын, я составил для многих нравственную опору и дал повод русской интеллигенции неоднократно доказать, как она ценит мое присутствие среди «униженных и оскорбленных».

В автобиографической статье Кони «Как живут и работают русские писатели» имеется красноречивое свидетельство того, что Советская власть предоставляла беспартийным специалистам широкие возможности сотрудничества даже в области культуры и просвещения: «Пришлось искать применения своих душевных сил, знаний и опыта долгой жизни на другом поприще с непременным условием соблюдения полной беспартийности, которой я всегда держался и в моей деятельности в Государственном Совете».

Беспартийность Кони была, правда, весьма относительной. Как сказал один философ: «Он принадлежал к партии беспартийных».

7

Если сам Кони, «большой оппортунист», по его же собственному выражению, прошел длительный и нелегкий путь, прежде чем понял цели революции, поверил в способность рабоче-крестьянской власти эти цели осуществить, сама эта власть, народ сразу приняли его как своего — настолько велик был его нравственный авторитет.

«Не все он в ней (в революции. — С. В.) признавал хорошим, не со всем соглашался, но принял ее и работал на нее, в глубоком сознании, что его культурная работа теперь нужна еще больше, чем когда-либо, и мы видим его читающим лекции и пишущим с энергией и увлечением молодого человека». Эти слова сказал о Кони академик С. Ф. Ольденбург.

Кони считали борцом за справедливость. А это значит — стоявшим в оппозиции к старому режиму. Он вошел в новое время «как нож в масло».

Когда торжественно отмечали его 80-летие, то на концерте, устроенном в его честь Государственными курсами техники, речи было сказано, что в 1918 году Кони не отсиживался дома, а пришел строить Институт живого слова — это «дитя революции», проявив при этом мудрость сердца и бодрость духа.

Празднование 80-летия принесло Анатолию Федоровичу немало радостных минут. Он даже не представлял себе, что новая Россия, ее народ, испытывающий лишения, с огромным напряжением восстанавливающий разрушенную экономику, с такой теплотой и любовью относятся к нему. Его чествовали школьники и студенты, рабочие, у которых он читал лекции, интеллигенты, еще помнившие его блестящие речи в Петербургском окружном суде, в Сенате и Государственном совете. Ему посвящали свои стихи Щепкина-Куперник и ученики Пятой школы (бывшей Ольденбургской гимназии). И совсем непрофессиональные детские строки дышали искренностью и любовью:

Когда Россия в мрак и холод
Боролась за свои права;
Когда бежал и стар и молод,
Он произнес свои слова:
«Я не уйду, я не покину
 Сынов России молодой!
Нет, я отдам свои все силы,
Чтобы помочь стране родной!»
И мы слова те не забыли
И не забудем никогда.
Все мы желаем Вам счастливо
Прожить грядущие года.

Старый Кони, вдоволь вкусивший успеха, слышавший гром аплодисментов в Мариинском дворце и в академии, плакал, не стесняясь, когда худенький мальчишка читал на сцене эти стихи. Такая теплота и непосредственность была для бывшего действительного тайного советника внове.

Детский хор декламировал стихи Щепкиной-Куперник, участники музыкального кружка пели серенаду Шуберта и «Звон золотой» Цезаря Кюи…

«Это ни на что не похоже…» — шептал Анатолий Федорович. А когда чествование закончилось, встал. Маленький, сгорбленный, окинул притихший зал пристальным взглядом вдруг загоревшихся глаз. Скорбные морщины, залегшие у рта, разгладились.