Кони

В августе 1841 года Некрасов писал Федору Алексеевичу из Ярославля: «Неужели вы почитаете меня способным так скоро забыть недавнее прошлое?., Я помню, что был я назад два года, как я жил… я понимаю теперь, мог ли бы я выкарабкаться из сору и грязи без помощи вашей… Я не стыжусь признаться, что всем обязан Вам: иначе бы я не написал вам этих строк, которые навсегда могли остаться для меня уликою».

Некрасов стал и одним из авторов «Пантеона». Сотрудничали в журнале также Григорович, Полонский, Щербина, М. И. Михайлов, графиня Растопчина, Мей, Бенедиктов, Афанасьев-Чужбинский и многие другие известные литераторы пятидесятых годов. Дня не проходит теперь, чтобы в квартире редактора не появлялись авторы, не раздавались горячие споры вокруг новинок литературы, не обсуждались злобы дня. Любое событие здесь подвергается всестороннему рассмотрению, громко порицаются враги типа Булгарина и Сенковского. А иногда можно услышать возмущенные филиппики против властей предержащих… Да и как им не звучать, этим филиппикам, если из рук в руки передаются списки со стихотворениями самого Федора Алексеевича:

Не жди, чтобы цвела страна,
Где плохо слушают рассудка
И где зависит все от сна
И от сварения желудка…

Строки эти не прошли мимо внимания III отделения. Кони получает конверт с грифом «Нужное»…

«Управляющий III отделением Собственной Его императорского величества канцелярии генерал-лейтенант Дубельт I просит Его Высокоблагородие Федора Алексеевича пожаловать в III отделение завтра, 6 числа мая, в 12 часов полудня».

О том, как проходил разговор острого на язык водевилиста и редактора с грозным Дубельтом, сведений не сохранилось, но, судя по тому, что долгие годы после этого свидания Федор Алексеевич состоял под полицейским надзором, стороны не проявили взаимопонимания. Лишь в конце пятидесятых годов полицейский надзор был с Кони снят.

Стихи «Не жди, чтобы цвела страна…» были не единственным «грехом» Федора Алексеевича. Он написал и едкую эпиграмму на неудачную попытку графа Воронцова захватить в плен Шамиля.

Могуч, воинственен и грозен,
В клуб английский граф Воронцов вступил;
Хоть он Шамиля не сразил,
За то теперь сражен им Позен.

Последовало еще одно письмо с грифом «Нужное», еще одно тягостное объяснение с Дубельтом I…

Шумные обсуждения и споры происходили в кабинете отца. Маленький Анатолий, или, как он потом сам себя величал, — «Анатолиус», лишь с завистью поглядывал на плотно прикрытую дверь да прислушивался к взрывам смеха. Наконец дверь распахивалась, по гостиной распространялся крепкий запах сигар и ароматного «Жукова табака». Гости выходили из кабинета пить чай, и Анатолий, если только время было не позднее и няня Василиса не укладывала его спать, с удовольствием усаживался на колени к отцу. Споры продолжались за чаем, и мальчик с интересом прислушивался к разговорам старших. Белокурой головы его касались руки Некрасова и Григоровича…

ДЕТСТВО И ЮНОСТЬ

1

В архивах Анатолия Федоровича Кони сохранились его беглые биографические заметки. Они — словно легкий пунктир для исследователя. Может быть, Кони собирался написать подробную книгу о своей жизни — завершение многотомного издания «На жизненном пути». Но не успел…

Эти беглые заметки, несмотря на свою краткость, на схематизм, избирательность, неразгаданность некоторых эпизодов и фамилий, каким-то чудесным образом все же передают и колорит эпохи, и быт семьи.

Читая произведения Кони, нет-нет да встретишь эти вешки, разбросанные по разным его произведениям и обозначающие глубокий фарватер его жизни. А если человек любознательный захочет поинтересоваться именами, упоминаемыми в «Биографических заметках», и заглянет в словари и энциклопедии, то перед ним раскроется сама эпоха. Приходится пожалеть, что Анатолий Федорович оставил такие вешки лишь на первые годы своей жизни…

«1844–1851. Детство.

Первые смутные впечатления. Дом Лыткина на Фонтанке, пожар на другом берегу. Пожар в нашем переулке. Обер-полицмейстер Галахов. Наша лестница. — Колокольный звон: Кони-Блом-Волкенпгцейщ. Самоубийство Гвоздева. Характер брата: мама, меня Толя бьет. Фока и Василиса… Экономка Мария Федоровна. Гордость остзейским происхождением…