Конъюнктуры Земли и времени. Геополитические и хронополитические интеллектуальные расследования

Для политолога эта проблематика имеет особую значимость. Как известно, образцовое воплощение целерациональности Вебер усматривал в экономической практике с ее принципом «веса и меры». Он утверждал, что «поведение, в котором какую-то роль играют также традиции, аффекты и заблуждения, воздействие внеэкономических целей и соображений», лучше всего может быть осмыслено через меру приближенности к эталону «идеальной и чисто экономической целерациональности» [Вебер 1990: 623], хотя сам и не указал никаких способов определения этой меры. Политология в своей сфере (где, в отличие от экономики, даже самые блестящие результаты далеко не всегда количественно выразимы) имеет дело с решениями, в принятии которых роль «традиций, аффектов и заблуждений» исключительно велика. Можно сказать, что политика – область многообразных отклонений от экономического целерационального эталона, однако отклонений, отнюдь не отменяющих идеала эффективного целедостижения. Последнее составляет наивысшую славу политика. Но парадокс политики заключается в том, что в ней много примеров достижения весьма значительных и даже долгосрочных результатов людьми, эксплуатировавшими либо свои, либо сразу и свои и чужие «традиции, аффекты и заблуждения». Здесь мы естественно сталкиваемся со значительно большим плюрализмом «техник» принятия решений, нежели в экономике, производящей естественный отбор на целерациональность. Поэтому политология, как, может быть, ни одна другая отрасль гуманитарных исследований, способна выиграть от имманентной типологии решений, обретя в ней инструмент для исследования форм рациональности и иррациональности политического поведения.

Я думаю, в создании такой типологии должны раскрыться возможности дисциплины о системах, оперирующих со знаниями, – так называемый когитологии. Начав складываться в 70-х годах как прикладная околокомпьютерная дисциплина, когитология быстро обнаружила редкостную способность к экспансии в различные гуманитарные сферы. В частности, она уже застолбила за собою моделирование разных аспектов политической ментальности и глубинный анализ политических текстов как излюбленные поля обкатки своих методик [см.: Язык и моделирование социального взаимодействия 1987; Когнитивные исследования за рубежом 1990 и др.].

Когнитивная модель целерациональности

В конце 80-х и начале 90-х годов я в соавторстве с В. М. Сергеевым опубликовал серию работ, обосновывавших наличие универсальной когнитивной схемы принятия решений человеком [Сергеев, Цымбурский 1987, 1989, 1990, 1991]. Именно когнитивной – то есть порождающей решения в результате операций над различными видами знаний.

Обосновывая нашу концепцию, мы преподносили ее как достигнутый синтез трех известных подходов к процессу сознательного принятия решений. Один из этих подходов мы находили именно в традиции классического структурнофункционального анализа, идущей от М. Вебера к Т. Парсонсу и неофункционалистам. В этой традиции базисными компонентами любого социального действия считаются субъект, ситуация (состояние мира), в которой он действует, и его ориентация. Мы с соавтором настаивали на архетипической когнитивной универсальности этой триады как различающей представления человека о мире, окружающем его, о собственном его теле, включенном в этот мир и находящем продолжение в разных орудиях и инструментах, и, наконец, о своем сознании, предъявляющем требования и к миру, и к самому человеку, указывая, чего следует добиваться и чего надо избегать. Так компоненты функционалистской триады, в том числе такие, как субъект и ситуация, утрачивают свою онтологичность, перестают быть внешней рамкой действия, но непосредственно включаются в само сознательное действие-решение, выступая его когнитивными компонентами. Понятно, что при этом для нас оказывалось неприемлемым веберовское различение действия целерационального от ценностно рационального через подчиненность первого принципу «полезности» – ибо «полезность» мы рассматривали лишь как ценность в ряду иных ценностей.